У отца и самого есть небольшая проблема с Homo sapiens. Он застрял между хорошими людьми, которые так и не смогли подчинить себе землю, и компаниями, желающими продать им арсенал для абсолютной власти. Если день выдается слишком нервным, Билл вздыхает и, когда его слушает только Пэтти с ее больными ушами, говорит:
— Ах, купить бы мне склон, что уходит прочь от города.
Они едут по земле, которую когда-то покрывали темные буковые леса.
— Это самое лучшее дерево, которое стоит увидеть.
Бук — сильный и раскидистый, но полный изящества, благородно расширяющийся книзу, у основания. Он дает так много орехов, они кормят всех, кто приходит к нему. Его гладкий, бело-серый ствол больше похож на камень, чем на древесину. Листья цвета пергамента остаются на зиму — они увядающие, поясняет отец, — и ярко сияют на фоне голых ветвей соседей. Элегантный, с крепкими сучьями, так похожими на человеческие руки, ближе к концу они приподнимаются, словно ладони. Туманный и бледный весной, осенью бук сияет в воздухе золотом.
— А что с ними случилось? — Слова девочки еще труднее различить, когда они отягощены печалью.
— Мы случились. — Ей кажется, что отец вздыхает, хотя он никогда не отрывает взгляд от дороги. — Бук подсказывал фермеру, где надо пахать. Под ним всегда можно найти известняк, покрытый лучшей плодородной землей, которая нужна полю.
Они ездят от фермы к ферме, где всегда есть проблемы: одну в прошлом году поразила болезнь растений, на другой по весне исчез пахотный слой. Отец показывает Пэтти невероятные вещи: как разросшийся камбий платана поглотил раму старого велосипеда, десятилетия назад прислоненного к дереву. Как два вяза сплели руки и стали одним целым.
— Мы так мало знаем о том, как растут деревья. О том, как они цветут, ветвятся, сбрасывают кору и лечат себя. Мы кое-что узнали лишь о некоторых, о тех, что живут в изоляции. Но нет ничего менее изолированного и более социального, чем дерево.
Отец Пэтти — ее вода, земля и солнце. Он учит ее, как видеть деревья, живую оболочку клеток под каждым квадратным дюймом коры, делающую то, что ни один человек еще не постиг. Он привозит ее к рощице уцелевших широколиственников в пойме медленной реки.
— Вот! Только посмотри! Посмотри на это!
Он указывает на полянку низких деревцев с большими свисающими листьями, похожих на пастушьих собак. Отец разминает в пальцах гигантский ложкообразный лист и дает Пэтти понюхать. Аромат едкий, как от гудрона. Билл поднимает с земли толстый зеленый плод, напоминающий огурец, и протягивает ей. Отец редко бывает настолько радостным. Армейским ножом разрезает фрукт надвое, открывая маслянистую мякоть и поблескивающие черные семена. Пэтти пробует дольку и ей хочется кричать от удовольствия. Во рту вкус карамельного десерта.
— Азимина! Единственный тропический фрукт, который сумел сбежать из тропиков. Самый большой, лучший, странный дикий фрукт, который когда-либо производил этот континент. И он растет просто так, прямо здесь, в Огайо. И никто о нем не знает!
Но они знают. Девочка и ее отец. Она никогда и никому не расскажет о местонахождении этой рощицы. Та будет принадлежать только им, и осень за осенью они будут есть бананы из прерий.
Наблюдая за отцом, плохо слышащая, с трудом говорящая Пэтти понимает, что настоящая радость — это понимать, что человеческая мудрость имеет меньший смысл, чем мерцание буков на ветру. Рано или поздно погода придет с запада, и точно так же все, что люди сейчас знают наверняка, изменится. Нет абсолютной уверенности, нет доподлинных знаний. Только смирение и наблюдение надежны.
Как-то Отец находит Пэтти на заднем дворе, она делает птичек из крыльев кленовых семян. На его лицо находит какое-то странное выражение. Он берет одно семечко и указывает на породившего его гиганта.
— Ты замечала, что клен выпускает больше семян, когда ветер дует вверх, а не вниз? А почему так?
Такие вопросы Пэтти любит больше всего в мире. Она думает.
— Так они летят дальше?
Он прикладывает палец к носу.