Что-то не то происходит с ее лицом. Правда, с его новой точки обзора, снизу, лица людей всегда выглядят неправильно. Она подходит ближе и трогает его за плечо. Это шокирует Нилая.
— Нилай, я рада тебя видеть.
— Я тоже рад вас видеть.
Все ее тело дрожит. Он думает: «Она знает про мои ноги. Вся школа знает». Хочет сказать: «Это не конец света». По крайней мере — значимого. Она говорит о классе и о том, что они сейчас читают. «Цветы для Элджернона». Он обещает прочитать книгу самостоятельно.
— По тебе все скучают, Нилай.
— Смотрите, — он указывает на стену, куда мать прилепила складную открытку, подписанную всем девятым классом. Мисс Гилпин срывается. Она беспомощна, ничего не может сделать.
— Все в порядке, — говорит ей Нилай.
Ее голова дергается, безумная от надежды.
— Нилай. Ты должен знать, я никогда не хотела… Я не думала…
— Я знаю, — говорит он и хочет, чтобы она ушла.
Мисс Гилпин закрывает лицо растопыренными руками. Потом роется в сумке и достает его блокнот. Программу со змеем для отца.
— Это принадлежит тебе. Я не должна была…
Он так рад, что даже не слышит слов, которые она все произносит. Нилай думал, что его записи пропали навсегда, еще одна вещь, которую он никогда не смог бы получить из жизни, что существовала до того, как дерево сбросило его на землю.
— Спасибо. Большое вам спасибо!
Из учительницы вырывается стон. Он смотрит на нее, а мисс Гилпин поворачивается и убегает. Душевное смятение Нилая исчезает, как только он открывает блокнот. Перелистывает страницы и все вспоминает. Столько работы, столько хороших идей… сохранены.
Проходит шесть лет. Половая зрелость трансформирует Нилая. Мальчик вырастает в фантастическое создание: семнадцать лет, шесть футов шесть дюймов, сто пятьдесят фунтов, одно целое с инвалидным креслом. Его торс растягивается. Даже ноги, высохшие и похожие на толстые веточки, становятся идиотски длинными. Щеки двигаются, как континентальные плиты, кожа порождает косяки прыщей. Черные проводки пробиваются в некогда девственных интимных местах. Голос падает от дисканта до высокого тенора. Волосы длинные, как у сикхов, практикующих кеш, хотя он и не укладывает их в узел риши. Они толстыми плетьми ниспадают вокруг вытянувшегося лица и вниз по костистым плечам.
Нилай живет на своей катающейся металлической платформе — капитанском кресле космического корабля, бороздящего странные пространства мысли. Некоторые люди, которые не могут ходить, толстеют. Но эти люди едят. Нилай же может за целый день съесть лишь подсолнечных семечек центов на пятьдесят и выпить два содовых с кофеином. Конечно, он редко тратит бессмысленные калории. Как только Нилай утром подкатывает к рабочему столу, его ЦПУ и ЭЛТ нужно гораздо больше энергии, чем ему самому. Пальцы парят над клавиатурой, глаза сканируют экран, и только мозг сжигает порядочное количество глюкозы, пока Нилай создает прототипы своих созданий, постепенно, восемнадцатичасовыми периодами, аккуратно, команда за командой.
Стэнфорд принимает его на два года раньше положенного. Кампус находится недалеко от Эль-Камино. Факультет компьютерных наук процветает, удобренный щедрыми пожертвованиями от основателей отцовской компании. Нилай привидением слонялся по кампусу с двенадцати летнего возраста. Задолго того, как он начинает официально учиться, он по факту становится символом факультета. «Ну вы знаете: астенический индийский паренек в навороченном кресле».
Что-то рождается в кишках полдюжины разных зданий, разбросанных по Ферме. Волшебные бобовые стебли возникают повсюду, за ночь. Они появляются в разговорах с друзьями, в подвальной компьютерной лаборатории, где зависает и программирует Нилай. Кодировщики, может, и неразговорчивый народ, но ночью, по воскресеньям, они поднимают головы от своих циклов для того, чтобы неохотно выпить газировки и преломить пиццу с коллегами, попутно травя всякую философскую хрень.
Кто-то заявляет: