От голодной черной жажды и следа не осталось — её смыл волной тихий холодный ужас, чтобы затопить потом океаном стыда. Чем только думал… точно не головой… как можно было позволить ей… явно одуревшей, не понимающей… но почему его выделения так сильно действуют? Может, просто чувствительна?.. Тело само собой напрягается, рождая повсюду колющий жар. Одних воспоминаний ему хватит на неделю, пока будет у нее заживать, а потом…
Это безумие. Это невозможно, и они только что в этом убедились.
В груди — стон, которому он не может позволить вырваться.
Шерхи его раздери. Это невозможно.
Лежать рядом с ней — словно на иглах, и кончики их рисуют на его спине карту континента. Он в жизни сейчас не заснет.
Он осторожно перекладывает спящую на постель, укрывает… отводит от лица влажные волосы… Нужно полотенце… чтобы не застудилась во сне…
Он спускается вниз — и успевает выставить блок и принять удар предплечьем.
— Рехнулся? Ты, шерхов сын, рехнулся?
Раш’ар стоит в полутьме и тяжело дышит, весь опутанный следами Шер-минар. Он опускает руку и почти сразу делает шаг назад, словно брезгует дышать с ним одним воздухом.
— Ты
— Тебя не касается.
— Еще как касается. Она и моя Шер-аланах, если ты вдруг забыл.
— Она не пострадала.
— Сегодня нет — а завтра ты доведешь дело до конца?!