На распутье

— Из южных врат выходишь, далее напрямки шагов полтораста до развилки; после налево шлёпаешь ещё с полверсты. Дуб издалека заприметишь, не ошибёшься! — не разгибаясь под тяжким грузом, пробурчал рыболов, всё так же размеренно ковыляя мимо.

— Уяснил, благодарю. А почему, кстати, его близнецом кличут? — не преминул уточнить с детства любознательный русич.

— Ка́кась увидишь, та́кась моментом и уразумеешь!.. — лишь хмыкнул в ответ идущий прочь удильщик.

Ратибор только пожал на это плечами, после чего вышел из южных ворот Хеддинберга, на сторожевых вышках коего теперича дремали уже воины Вальгарда, да споро потопал в указанном направлении. Рыбак оказался прав; нужное дерево рыжебородый витязь заметил издалека. А также сразу понял, почему дуб нарекли близнецом; могучий ствол его раздваивался практически у самого основания, чем-то напоминая собой несуразную длинную рогатину. Или подкову, кому как больше по вкусу.

Вскоре Ратибор вышел на небольшую овальную полянку, которую облюбовал себе для обитания кряжистый трёхсотлетний дуб-исполин, и огляделся: никого. Лишь порывистый ветер гуляет по верхушкам деревьев; тоскливо каркает вороньё, въедливо посвистывает рябчик да снегири ласково переругиваются друг с другом.

— Ты меня для чего позвал? — громогласно гаркнул Ратибор на пол-округи, тут же заставив замолкнуть разом всех лесных обитателей. — В прятки сыграть?

— Да не совсем, русич, не совсем!.. — из-за ствола массивной ели, возвышавшейся на противоположном конце опушки, вышел мрачный Кубальд, ближайший соратник скоропалительно давеча зажмурившегося конунга Олафа Чернобрового. В руках у варяга были два одноручных боевых топора. — Просто хотел убедиться, что ты один пришлёпал на наше долгожданное таинство.

— Никак, на грубость нарываешься, Кубик? Что ж, ента ты по адресу обратился, — рыжегривый богатырь снял с пояса ножны с мечом, а также заплечную котомку и положил их на торчащий недалече берёзовый пенёк, затем достал чеканы и встал по центру поляны, напротив неспешно приближающегося к нему приземистого, широкоплечего норманна.

— Я слыхивал, что творили буревестники, когда ворвались в мой дом! Твари пернатые! — взбешённо гаркнул ускоривший шаг Кубальд, ловко крутанув в воздухе топорики. — Ты в этом повинен!

— А что они творили? Никак, то же самое, что вытворял и ты со своими шакалятами, когда при набегах с хохотом вламывался в мирные жилища тех несчастных горемык, коим не повезло оказаться на твоём пути? — угрюмо поинтересовался дюжий ратник.

— Ты уничтожил всё, чем я когда-либо дорожил! — Кубальд гневно скрипнул зубами, при этом проигнорировав, в общем-то, риторический вопрос своего визави. — И всех!

— Угу! Да только не я енто начал!.. — свирепо рыкнул в ответ изготовившийся к поединку Ратибор.

Спустя мгновение два могучих воина яростно сшиблись по центру неказистой полянки. Разговоры закончились; настало время улаживать давние разногласия. Четыре боевых топора, высекая искры при соприкосновении лезвий, споро замелькали в залихватском гиблом танце, словно пытались выяснить, кто же из них более достоин и далее сеять смерть и нести разрушение в этом бренном мире. Впрочем, данное светопредставление не могло продолжаться долго; не тот вид оружия. И вот один из колунов отлетел в сторону. Практически сразу раздался болезненный гортанный вопль; добрая сталь явно нашла свою цель. Бой вышел сколь скоротечным, столь и кровавым.

— Неплохо, весьма неплохо, — скривившись, пробурчал Ратибор, покосившись при этом на торчавший из его правого плеча топор оппонента, а затем перевёл взгляд на тяжело упавшего перед ним на колени Кубальда. В его груди подрагивали два чекана рыжегривого русича.

— Как знать, — прохрипел в ответ широкоплечий викинг, добро харкая кровью, — в другой жизни, возможно, мы могли бы быть братьями по оружию!..

— В другой жизни, может, и будем, — насупленно проворчал Ратибор, выдёргивая из грудной клетки Кубальда свои колуны. — А в этой ты причастен к гибели моей семьи!

С этими словами дюжий ратник окровавленным лезвием одного из чеканов задрал подбородок противника, взглянул тому в стремительно подёргивающиеся мглистой дымкой глаза, а затем двумя топориками, словно ножницами, резко ударил, ловко снося норманну голову с плеч. Кровяной фонтанчик хлестанул прямо в физиономию «рыжему медведю», знатно омывая того багровой жижицей. Тело Кубальда медленно завалилось навзничь. Рядом с его башкой.

Могучий великан присел на корточки перед телом врага и обтёр о его тунику лезвия колунов. При этом пару-другую секунд он хмуро рассматривал павшего неприятеля. Далее огнекудрый богатырь поднялся, неторопливо прошествовал к берёзовому пеньку, раскрыл лежавшую на нём заплечную сумку да извлёк на свет божий баклагу с родниковой водой, несколько длинных плотных хлопковых лоскутов и баночку с дурно пахнущей целебной мазью, приобретённой им по случаю на Птичьем острове. После чего Ратибор выдернул у себя из плеча топорик варяга и откинул оный в сторону. Затем русич ополоснул рану прохладной водицей и тут же обильно смазал её лечебным бальзамом. Кое-как завязав глубокую, обильно кровоточащую прореху имеющимися тряпками, «рыжий медведь» убрал в заплечную торбу мех с водой и ёмкость с заживляющей мазилкой, пристегнул к поясу ножны с мечом и в последний раз зыркнул на поверженного ворога:

— Лопату я с собой не прихватил, уж не серчай. Гляжу, и ты запамятовал взять сей, несомненно, полезнейший в любом хозяйстве инструмент. В таком случае не обессудь: лесные звери позаботятся о твоих телесах; мне же не с руки ножом тебе могилу ковырять. Так что бывай, Кубик. Олафу в Вальхалле привет передавай.

Громко рыгнув на прощанье, Ратибор вышел на тропинку и собрался уж было топать назад, в сторону Хеддинберга, дабы вскочить на обещанное Вальгардом судёнышко да отчалить, пока ещё светло, прочь из города. Но вдруг несокрушимый исполин остановился; на его пути, метрах в десяти возникло неожиданное препятствие; крупный волк с довольно редким, чёрным окрасом перегородил дорогу огневолосому русу.