- Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить?
- Представляю, Алекс, - протянув здоровую руку, кончиками пальцев касаюсь щеки, - очень хорошо представляю.
Он ловит мою ладонь, разворачивает тыльной стороной к себе и прижимается к ней губами. Целует. Трется лицом.
- Что ты со мной делаешь, Ирма?..
- Прости…
- Прости?.. - усмехается горько, - как бы я жил, если бы Андрюха не снял Шумова, и тот успел бы всадить пулю тебе в лоб?
Думать об этом жутко, а сценарий вполне реальный.
- Это Андрей его… убил?
- Мы знали, где он… Андрюха к нему с тыла подбирался, но ты оказалась шустрее.
- Но он в тебя целился! Я что, должна была смотреть на это со стороны?!
Алекс лишь пожимает плечами, а у меня волосы дыбом встают. Он знал, что его, возможно, держат на мушке и продолжал тянуть время?!
- А как бы жила я, если бы… - вырывается у меня, но Грозовой договорить не дает, подавшись вперед, затыкает мой рот поцелуем.
Я представляю, как сейчас выгляжу. Бледная после операции, лохматая, с потрескавшимися губами и, наверняка, после лесного сафари, дурно пахнущая. Но Алекс вкладывает в поцелуй столько нежности, что я чувствую себя самой прекрасной и желанной.
Нас отвлекает звук открываемой двери. Прервав поцелуй, он упирается своим лбом в мой. А вскоре надо мной склоняются обеспокоенные лица дяди и Митрича.
Они оба будто постарели сразу лет на десять. А крестный еще и похудел. У обоих разбиты лица, ссадины заклеены пластырем. Дядя опирается на трость.
- Ну, что, Матросов?.. – спрашивает он, - грудью на амбразуру?
Мы с Алексом смеемся, а старики лишь качают головами.
- В рубашке родилась…
- Я знаю.
Уже третий раз я ускользаю от старухи с косой. Первый раз – в одиннадцать лет, когда родители в последний момент решили не брать меня с собой в поездку, из которой они так и не вернулись. И два раза – за последние два года.