Когда король падет

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да, но только когда допьешь чай, – решил он и вернулся за стол. Он снова сосредоточил внимание на экране, и я закатила глаза. Какие нежности! Можно подумать, он и правда заботится о моем самочувствии.

Сделав глоток чая, я окинула взглядом кабинет. И остановилась на арфе. Должно быть, она старинная и наверняка бесценная. Ее корпус был украшен золотыми завитками в виде роз, листьев и ветвей, на которых приютились крошечные птицы – узор повторял мотивы орнаментов в двери и витражах.

Арфу, которая была у нас дома, я считала прекрасной. Она передавалась по наследству от матери к дочери, и после того, как ее дарили, начинались уроки музыки. Меня научила играть мама, ее – бабушка. А со смертью последней инструмент приобрел новое звучание: он воплощал все, что мы утратили, и месть, которую готовили. Наша арфа могла быть особенной для нашей человеческой семьи, но она ни в какое сравнение не шла с королевской.

– Вы играете? – спросила я, глядя на Бенедикта.

– М-м? – нахмурившись, он неохотно оторвался от экрана.

– На арфе.

Он смутился. На мгновение задержал взгляд на струнах, но затем, поджав губы, вернулся к работе.

– Нет, – только и ответил он. Но мне показалось, что за этим коротким словом крылось что-то иное. Едва уловимый полутон, способный изменить мелодию.

* * *

Я просидела у короля до позднего вчера. Все это время мы хранили гробовое молчание: изредка раздавался лишь стук клавиатуры и звон моей чашки. Временами Бенедикт тихо ругался или лихорадочно переворачивал бумажный хаос, царивший на столе. Когда я осмеливалась взглянуть на короля, замечала, какие глубокие морщины залегли у него в уголках глаз и как крепко он стиснул зубы. Похоже, разбор корреспонденции – настоящая пытка.

Мне очень хотелось спросить, в чем проблема, но я боялась его побеспокоить. В конце концов, он мог выслать меня вон – не стоило рисковать. Хоть я не переносила этого идиота, с ним я чувствовала себя комфортнее, чем одна в своей комнате. Наверное, иллюзия пребывания в дружеском обществе взбодрила меня. И я цеплялась за нее, как утопающий за соломинку.

Голова страшно болела, но я все же смогла осилить страниц пятьдесят детектива. Убийца вероломно расправляется с якобы невинными вампирами – чтиво, призванное вызвать страх у читателя, я нашла весьма обнадеживающим. Эти чудовища смертны. Я знала об этом, но порой бывало трудно не забывать об этом. Мне становилось страшно, когда я представляла, как вонзаю серебряный кинжал в сердце короля, а затем наблюдаю, как он с мрачной улыбкой вытаскивает клинок из груди.

Приходилось откладывать книгу через каждые две главы, так как из-за чтения мигрень усиливалась. Я закрывала глаза и дремала несколько минут, пока боль не отпускала.

Но, очевидно, я заснула. Разбудил меня скрежет стула по паркету. Я заморгала, смутно осознавая, что надо мной склонился король. Он поднял что-то с пола. Книгу? Должно быть, она выскользнула у меня из рук.

– Вы закончили? – пробормотала я, потирая глаза. Освещение в кабинете изменилось. За окном стемнело, и горели лампы. Очевидно, я проспала дольше, чем несколько минут.

– Да, – Бенедикт положил книгу на стол. – Хотя устал не так сильно, как ты.

– Ха-ха. – С трудом выпрямив спину, я пригладила волосы. Сон не принес облегчения. Голова еще сильнее раскалывалась, и я ощущала полное бессилие.

– Долго я спала?

– Час-полтора, думаю.

Я скривилась.

– Почему вы не разбудили меня?