— Да, конечно, — чувствую облегчение, от переживаний накатывает слабость, — я и сама врач.
— А, ну, значит, тем более никаких проблем, — ветеринар заполняет все бумаги и передаёт мне рецепт. — Обычно на выздоровление требуется около недели, потом можете прийти на приём. Есть обычную пищу ему сейчас будет тяжело, так что из еды — бульоны, тёплое молоко, фарш можно. Поправляйся, милый, — она поглаживает кота, которого я уже взяла на руки.
— Спасибо!
Я с Дарси, закутанным в плед и посаженным в переноску, выхожу на улицу. Сажусь в свой опель, устраиваю кота рядом и несколько минут просто тупо смотрю через лобовое стекло — от усталости меня потряхивает. Поворачиваю ключ в зажигании — и машина не заводится.
— Да чёрт!
Нет, ну только не сейчас! Поглаживаю руль, без слов умоляя, чтобы проблема решилась сама собой.
Ага, как же. Да что ж за невезуха!
Приходится вызывать такси, чтобы добраться до дома. Хорошо хоть припарковалась я нормально, ничего не случится, если машина постоит здесь день-другой. Мало мне было проблем!
А следующий день предъявляет чёткие доказательства, что неприятности поодиночке не ходят — только толпой.
Глава 9
Дежурство начинается как обычно. Утренняя врачебная «пятиминутка», растянувшаяся почти на час, обход, язвительные замечания главного хирурга в сторону кого-то из интернов. Я давно перестала пытаться защищать «молодую поросль», пришедшую в больницу — в конце концов, от выволочек Добрынина никакого вреда, кроме пользы. Глядишь, тут ткнут носом в ошибку, там вовремя пинка дадут, фигурального, конечно — и вырастет из зелёного недоросля приличный врач.
Но сегодня у меня перед глазами всё плывёт. Я перенервничала из-за Дарси, не выспалась — коту пришлось готовить бульон, договариваться с соседкой, чтобы она проверила его днём. До работы добиралась на автобусе — естественно, забрать машину или вызвать к ней механика я не успевала. Да ещё и сон приснился, после которого проснулась вся в поту, задыхаясь от… возбуждения! И героем сна был никто иной, как стоящий теперь возле поста медсестры и рычащий на Верочку заведующий отделением.
— Что случилось, Никита Сергеевич? — подхожу поближе, стараясь не думать о том, каким этот мужчина предстал в моих ночных фантазиях.
— Это вы мне ответьте, Анна Николаевна! — резко разворачивается ко мне хирург. — Почему такой бардак в назначениях? Вот это что такое? — он указывает на ворох не подшитых в истории болезней листочков.
— Никита Сергеевич, ну я же не виновата! — в тоне Веры слышно чересчур много претензий, и я посылаю ей предупреждающий взгляд, который девушка, впрочем, игнорирует. — Результаты анализов пришли, не всё успели…
— Скорее! Сюда! — раздаётся вдруг крик из палаты в конце коридора, и мы с Добрыниным, не задумываясь, срываемся на бег, врываемся внутрь.
На полу лежит мужчина, я узнаю своего пациента, только вчера поступившего в отделение. Быстро нащупываю артерию, пульс нитевидный, губы синие — тут же замечаю быстро расползающуюся по шее красноту. Еще полчаса назад во время обхода её не было.
Резкая аллергическая реакция, анафилактический шок… Рассуждать некогда, реанимационные мероприятия отработаны до автоматизма. Краем уха слышу, как сосед по палате растерянно говорит, что всё было нормально, а потом он начал задыхаться, потерял сознание, упал…
— Эпинефрин!
Быстро вкалываю нужный препарат. Раздаётся механическое жужжание, писк — на плече у пациента манжета, ему был назначен суточный мониторинг артериального давления, вижу показатели.