Наконец, Моник взяла трубку.
– Слушаю! – прозвучало отстранённо и по-деловому.
– Моник, привет, это Эжени…
– О, здравствуй! Как ты себя чувствуешь? – Тон голоса мгновенно изменился. Теперь казалось, что бывшая подруга говорит вкрадчиво, осторожно взвешивая каждое слово.
– Спасибо, всё в порядке! Меня уже выписали…
– Это замечательно!
– …а ещё меня уволили из музея, ты уже в курсе?
Моник тяжело вздохнула.
– Конечно, я знаю, Эжени. Видела бумаги, да и Фабрис говорил… Мне очень жаль. Поверь, мы с ним пытались убедить мсье Роше, что… – она замялась. – Одним словом, он был непреклонен.
От того, как она мимоходом упомянула Эдуара, у Жени мурашки побежали по плечам.
– А ещё я была в полицейском участке, общалась с инспектором Салазаром. – Женя покосилась на Кристиана, и тот одобрительно кивнул – мол, давай, прижми её. – Знаешь, что он мне заявил?
– О… – по возгласу было непонятно, что Моник имеет в виду. – И что же?
– Оказалось, моя версия событий… тех, из-за чего произошёл пожар в башне… отличается от той, которую сообщила ты!
В конце фразы нервы Жени сдали, и последние слова она практически выкрикнула. Кристиан тут же взял её за свободную руку, призывая не паниковать. А в трубке воцарилось молчание. Наконец Моник успокаивающе произнесла:
– Мне жаль это слышать, Эжени. Не расстраивайся, пожалуйста. В этом нет ничего позорного или стыдного, если ты видишь события немного по-другому. Не так, как все остальные. Со временем всё наладится, нужно только следовать рекомендациям специалистов.
Женя нервно хихикнула.
– Каких ещё специалистов? По вранью?! Моник, я думала, после твоих откровений в башне меня уже ничем не удивить. Но теперь мне даже интересно, что ты наплела инспектору?
Та вздохнула и, чётко проговаривая слова, словно общалась с ребёнком, сказала: