На волнах, создаваемых ее движениями, покачивался нарядный сине-зеленый селезень. Ничуть не пугаясь пришелицы, столь беспардонно свалившейся в его пруд, он подплыл чуть ближе и снова крякнул. Затем резко занырнул и через секунду вновь появился на поверхности, но уже держа что-то в клюве. Карта – Липа присмотрелась – такая же, что им выдали в самом начале. Клюв скрывал цифры на «рубашке», но козлиная морда была узнаваема даже на расстоянии.
Удерживаясь на плаву одной рукой, второй она проверила сумку у себя на поясе – та была на месте и закрыта на замок. Все, что лежало внутри, наверняка безнадежно вымокло, но конверт с карточками не выпал.
– Это не моя…
Селезень повернулся боком, ловко подгребая лапками, и посмотрел на Липу темным глазом-бусинкой, словно насмешливо говоря: «Я и так в курсе, что не твоя!». Обратная сторона карты выделялась черным прямоугольником на фоне яркого грудного оперения птицы. Если прежде там и было какое-то изображение, то теперь оно исчезло.
Как раньше у Тимура. А затем на картах Иры и Антона.
Липа поджала губы, отвернулась от селезня и стала грести к берегу. Хотелось рыдать. Валяться по земле, пачкая одежду. Хватать пальцами траву, выдирая ее с корнями… Но это бы не помогло забыть то, что случилось с ней в комнате наверху. Почти случилось…
Издав глухой стон, больше похожий на скулеж, Липа снова и снова загребала руками воду, продвигаясь вперед. Запах тины и стоячей воды забивался в нос. Ткань юбки облепила ноги, сковывая движения. А пиджак Виктора, намокнув, потяжелел, но Липа не смогла сбросить его. Казалось – это единственная вещь, напоминающая, что она еще не сошла с ума, что не одна застряла в этом проклятом «Колесе Фортуны».
Холод от воды проникал все глубже, и она сама не заметила, когда начала трястись, как в ознобе, несмотря на энергичные движения.
– Ну же, соберись, Олимпиада! – хрипло подбадривала она себя. – До берега рукой подать. Ты же хорошо плаваешь! Давай!
По телу прошла судорога, заныло ушибленное бедро. Как бы сильно она ни гребла, полоска травы не приближалась. Казалось, Липа просто барахталась на одном месте.
– Да что же это! – Ее голос дрожал от усталости и еле сдерживаемых эмоций. – Эй! Кто-нибудь! На помощь! Здесь человек, кажется, утонул! И вот-вот утонет еще один…
Ответом ей было безмолвие. В тишине вдруг отчетливо раздался громкий всплеск. Тяжелый, глухой. Туман в дальней от берега стороне будто вздрогнул, но так и не расступился.
– Эй! – позвала Липа и тут же одернула себя.
Перед глазами тут же возник образ одержимого, брызжущего слюной мужчины из башни, и тело отреагировало приступом остаточной боли. Липа едва сдержала стон.
Она тихо перевернулась на спину – плыть стало чуть легче, но холод все сильнее сковывал движения.
В тумане снова что-то плеснулось, заставив вздрогнуть и сбиться с ритма. В этот раз звук был гораздо ближе, но она по-прежнему ничего не могла разглядеть. Зато многоголосье утиного кряканья встревоженно разлетелось над поверхностью водоема, а следом разнеслось и хлопанье десятков крыльев.