- Да, - радостно воскликнула она. – Мне звонили. Вы записаны на двенадцать ноль-ноль.
- Я не могу ждать двенадцати часов. Давайте без бюрократии.
Я шагнул к дверям кабинета. Секретарша решительно преградила мне дорогу, встав на пути, и даже расставила в стороны руки, словно я был мяч, а она голкипер.
- Эдуард Ефимович не любит спонтанных посетителей!
- В том-то и дело, что я скорее курьер, и для меня время, как для него деньги.
Она поколебалась ещё мгновение и сказала:
- Хорошо. Я пойду, сообщу о вас.
- Отлично.
- Как вас представить?
Естественно, я не удержался:
- Представьте меня в костюме аквалангиста.
Она недовольно нахмурилась и поджала губы. Я сказал:
- Перестаньте. Этой шутке лет сто. Старость надо уважать. Хоть улыбнитесь ради приличия.
- Советую вам не вести себя подобным образом в кабинете. Эдуард Ефимович этого не терпит.
- Ладно.
Очаровательный голубоглазый Цербер исчез на минуту за дверью кабинета своего шефа.
Надо же, подумал я. Красивая и холодная.
Наверное, в прошлой жизни была фарфоровой статуэткой.
Статуэтка в прошлом… вышла из кабинета и пригласила меня внутрь.
В кабинете всё сияло и сверкало. Стекло и пластик. Блестело даже большое белое кресло, в котором сидел маленький сухонький мужчина с глубокими залысинами на голове. Залысины тоже блестели, словно их надраили полиролью. На стене позади Эдуарда Ефимовича висел портрет с изображением Кантора. На портрете он выглядел более внушительным. На фоне портрета оригинал сильно проигрывал.