Я почувствовала, как моя задница оторвалась от сиденья, когда вскочила, и мои глаза в шоке уставились на молодого парня, который мог бы быть двойником Ксандера — Джаспера.
Черт.
Джаспер был здесь. Почему?
Его темные брови от замешательства сошлись вместе в до боли знакомой манере. У его брата часто было такое же выражение. Возможно, Джаспер почувствовал мое напряжение или подумал, что он может быть его причиной, потому что его лицо разгладилось.
— Что ты здесь делаешь? — повторил он так же настойчиво, но гораздо менее резким тоном, чем раньше. — Я получил приглашение на папину вечеринку в эти выходные. Разве ты не должна заниматься ее организацией?
Предполагалось, что я должна заниматься много чем. Забавно, как всё поменялось.
— Эм, — пробормотала я, пока тянула время и сканировала бар в поисках Ксандера. — Это трудно объяснить, — нервно начала я, размышляя, как много информации раскрыть.
Я никак не могла выложить Джасперу всю правду. Если отбросить неуместность, что бы я ни сказала, это еще больше испортило бы отношения между ним и его отцом, а возможно, и с братом тоже.
Хотя у меня были хорошие отношения с Джаспером, он по-дурацки открыто заявлял о своей неприязни к Генри, к большому неудовольствию последнего. В отличие от Ксандера, который умел скрывать свои истинные эмоции под толстым слоем льда, Джаспер был вспыльчивым. Генри получал почти садистское удовольствие, ломая Джаспера и наказывая бедного мальчика за то, что тот посмел высказаться.
Он поступал со мной точно так же, поняла я.
Не потому, что я любила Генри — теперь я была уверена в этом. Хотя его предательство ранило меня, я не чувствовала боли от его потери. Возможно, любовь ожесточила меня, хотя я сомневалась, что вообще любила его. Генри застал меня в уязвимый момент, и, по большому счету, у меня было лишь мимолетное увлечение тем, что он собой олицетворял.
Очарование рассеялось, как только мы поженились. Я стала равнодушной и пустила все на самотек, выполняя все его просьбы. Когда Генри предложил мне осесть дома, я слишком легко приняла свою судьбу. Я сама создала себе тюрьму и почти не видела солнца. Подобно добровольной жертве, я отправилась в изгнание, потому что потеряла мотивацию к борьбе и мне было все равно, что со мной случится.
У меня не было причин для апатии, кроме того, что у меня пропала сила воли, чтобы отстаивать свою позицию. Оцепенение началось в тот день, когда Ксандер ушел из моей жизни. Я потеряла желание жить полной жизнью — или вообще жить — и не могла понять, почему.
Я говорила себе, что чувствую себя преданной, потому что Ксандер посчитал меня золотоискательницей. Если быть до конца честной с собой, часть меня также обижалась на него за то, что он вел себя так, будто ему не все равно, а потом выбросил меня, как мусор. Конечно, я была неправа в своих чувствах. Зачем ему было оставаться рядом ради меня?
Тем не менее я не могла избавиться от иррациональной горечи — Ксандер бросил меня в аду, даже не оглянувшись. Ни одного звонка или сообщения за три долгих года.
Я понимала, что это нереалистичные ожидания. У Ксандера не было никаких обязательств передо мной, и я не хотела пятнать его имя в глазах Джаспера. Я хотела оградить Джаспера от семейной драмы. Для столь юного возраста он уже слишком много пережил, и я питала к нему слабость.
— Мы с твоим отцом… — Я заколебалась, отчаянно соображая. Почему бы не сказать частичную правду? — Мы поссорились.
Его темные брови приподнялись.
— Что еще за ссора?