Дети луны, дети солнца

– Никак решил к брату меня приревновать, Хакон?

– Мой долг – защищать дочь моего конунга, – фырчит он, – но в первую очередь я оберегаю свою женщину.

– Я теперь считаюсь воином и могу оберегать себя сама.

– Только вот я справлюсь с этой задачей гораздо лучше.

– Неужели? Да ты себя уберечь не можешь!

С этими словами воительница, зачерпнув снега в ладонь, кидает его в лицо мужчины. Ренэйст заходится хохотом, а Хакон фырчит, стряхивая белые комья с волос и бороды. Он угрожающе рычит, глядя на заливающуюся смехом возлюбленную, и неожиданно подхватывает ее на руки, выпрямляясь в немалый свой рост. Белолунная сдавленно ахает, когда мужчина закидывает ее на плечо, и отплевывается от собственных белых волос, угодивших в рот.

– Что ты себе позволяешь?!

– Напоминаю своей женщине, кто из нас главный.

С усмешкой хлопает он крепкой ладонью по ее бедрам, начиная спуск по ступеням Великого Чертога. Рена ерзает у него на плече, стараясь вырваться или ударить коленом в челюсть. Пирующие не слышат ее вскриков, а Витарр, должно быть, ушел уже слишком далеко, чтобы вмешаться. Да и нужно ли ей чье-либо вмешательство? Она, конечно, продолжает вырываться, но больше для того, чтобы показать свою непокорность, а не из желания сбежать.

Хакон ставит ее на ноги лишь тогда, когда они приближаются к конюшням. Ренэйст складывает руки на груди, насмешливо изгибая бровь, пока воин выводит из стойла свою кобылу. Черная, как ночь, с густой гривой и диким норовом, она признает лишь руку своего наездника. Никому, кроме Хакона, так и не удалось приблизиться к непокорному зверю. Конь Ренэйст же, наоборот, ласков и покладист. Часто катает она на его белой спине детей, что еще слишком малы для седла, а те балуют скакуна яблоками, что прячут в рукавах. Остановившись, кобыла косит на нее карим глазом и недовольно фырчит, вздымая копытом снег. С легкостью взлетает Хакон в седло, глядя на возлюбленную с добродушной насмешкой.

– Неужели намерена ты пешком за мной следовать?

– А не ты ли собирался показать мне, кто из нас главный? – парирует Рена. – Если хочешь увести меня прочь – бери к себе в седло. Иначе сбегу, да так резво, что будешь снег глотать.

Ему ничего не остается, кроме как протянуть ей руку. Ренэйст хватается за его ладонь, и рывком мужчина втягивает ее в седло, усаживая перед собой. Конечно, если уж он ее похищает, то надобно уложить деву на живот поперек седла, только нет в этом необходимости.

Кюна будет взволнована, не застав дочь свою в Великом Чертоге среди иных празднующих. Не хочется Ренэйст тревожить материнское сердце, да только если вернется она на пир, то вряд ли сумеет сбежать с него вновь. Все, чего она хочет сейчас – оказаться подальше от всей этой суеты. Как давно не были они с Хаконом вдвоем, принадлежащие только друг другу!

Резвая кобыла встает на дыбы, едва он дергает поводьями, и срывается в ночь.

Глава 8. Вельва

На окраине Чертога Зимы, вдали от пиршества, тихо. Слышен каждый шаг и вдох, что срывается с губ, клокочущим шариком прокатившись по горлу. Темная борода и кончики волос покрыты инеем, от которого и ресницы слипаются, но это кажется мелочью. Недолго осталось ему мерзнуть; виднеется впереди знакомая дверь, заледеневшие петли которой не сразу поддаются твердой руке. Давит плечом – и та распахивается так неожиданно, что он едва ли не растягивается на пороге во весь свой рост.

Удивленная тишина, воцарившаяся в огромном доме, рассыпается на осколки, когда звучит первый смешок. Они смеются над ним, но смеются беззлобно, да и Витарр давно уже привык к их веселью. Крепкая рука бьет его по плечу, едва он затворяет за собой дверь, и луннорожденному не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за его спиной.

– Жаль, что не упал ты, как в прошлый раз. Вот потеха была.

– А тебе лишь бы потешиться, Ярополк.