Никита бросил на нее быстрый взгляд, а потом снова вернулся к рисунку. Рука его двигалась резко. Наверно, у него такой стиль в рисунке – только прямые линии, которые создают общую картинку, решила Нина.
– Скорее всего, – ответил он, – я ж сам учился. Так, знаешь… тут чиркну, там чиркну, и что-то получается…
Нина осторожно присела на корточки рядом и взглянула на рисунок.
– Получается, – согласилась она. – Джин! Ты теперь у нас обнаженная натура!
Никита засмеялся и мазнул глазами по голым Нининым коленкам. Нина тут же встала и оправила платье.
– Кхм… Давно рисуешь? – спросила она, не глядя на него.
– Да минут десять…
– Да нет, я в общем…
– В общем… – он наклонил голову вправо, видимо, чтобы рисовать было удобнее, – лет с двенадцати. Увидел девчонку красивущую, и вот как-то, знаешь… не мог не нарисовать. Получилось, конечно, ужасно… Но с этого потом пошло-поехало.
– И что, много красивых девушек уже увековечил в своем блокноте?
Никита оторвался от рисунка и посмотрел на Нину снизу вверх. Глаза у него шутливо заблестели.
– Ну с тех пор я смекнул, что с девчонками гораздо приятнее знакомиться, а не рисовать их. Ну, ты знаешь, – он подмигнул ей, закрыл блокнот, сунул карандаш в карман штанов и поднялся.
Тут на участке появилась Туся, прошла через дырку в заборе.
– Нин! – крикнула она. – Пойдем с тобой на речку, пока солнце еще не так печет?
Нина кивнула:
– Да!
– Отлично! Я тогда за пледом… – И Туся исчезла.
Никита привалился спиной к яблоне и закурил.
– Слушай, – сказал он осторожно. Нине даже показалось, что он еще не решил, спрашивать или нет, – я все хотел… Не знаю, нормально или нет, но все-таки… А что у нее в ухе? Я давно заметил, думал, может, наушники. Но не один ведь она будет всегда таскать… И говорит она странно, как будто нерусская…
– Слуховой аппарат, у нее из-за гриппа осложнения, по-моему, лет в десять были. Она поэтому говорит с легким акцентом. Так у всех людей бывает, у которых проблемы со слухом.