– Да я почти бог, не находишь? – улыбнулся Дима. – Может, поменять имя? Буду не Димой, а Зевсом или Аполлоном. Аполлон Михайлович – как вам?
– А вот резко отличающиеся черты, – тут же сказала Надя, – балагурство, завышенная самооценка…
– А почему завышенная самооценка – отличие?
– Потому что я вижу свои реальные достоинства, а ты приписываешь себе вообще все достоинства, которые существуют в мире.
– Какой выпад! – Дима прижал руки к сердцу. – Я ранен и почти убит.
Надя улыбнулась и снова отпила из граненого стакана чаю.
– Я еще одну у нас общую черту вижу, – сказал Дима все еще с улыбкой на губах, но как-то непривычно серьезно, – гордость. Очень мы с тобой не любим, когда она бывает уязвлена.
Надя не ответила, она опустила голову и смотрела в стол, но Паша кашлянул, эти звуки заставили ее поднять голову и посмотреть прямо на него. Он морщился и с отвращением смотрел на надкушенную булочку, которую до этого вертел в руках.
– Она с изюмом! – сказал он с набитым ртом. Хотел выплюнуть, но вдруг подумал, что на него смотрит Надя, и проглотил. – Дима!
– О, поверь мне, это не я.
– Ой, извини, – сказала Надя таким тоном, что любой ребенок понял бы, что раскаяния в ней нет ни грамма. – Надеюсь, ты простишь меня? Мы же друзья.
Она посмотрела на него прямым холодным взглядом. Прозвенел звонок.
Домой Надя вернулась разбитая. День, который она так ждала, оказался неожиданно тяжелым.
Доконала ее репетиция вальса. Мальчик, который был с ней в паре, явно мыл голову раз в две недели, а одежда его была настолько неряшливой, что Надя подумала: «Ну почему, почему люди не хотят становиться лучше! Выглядеть лучше! Казаться лучше!» Она старалась держаться от него как можно дальше, но хореограф постоянно делала замечания: «Так, дальняя пара, вы что, на разных берегах находитесь? Вальс танцуют, находясь близко друг к другу!» Надя ее игнорировала.
Во время большого квадрата она корила себя за то, что бросает взгляды в ту сторону, где танцевали Паша и миловидная девочка. «Веду себя так, как будто у меня гордости нет. И булка эта с изюмом. Какой позор! Ты ему не нужна, значит, и он тебе не нужен!» – уговаривала себя Надя и чувствовала себя несчастной.
Из маминой мастерской доносились всхлипывания. На цыпочках Надя подошла к двери и приоткрыла ее. Мама сидела спиной в комбинезоне, в котором всегда рисовала и на котором не осталось свободного места от краски. Она водила по холсту большой кистью, покрывая его полосами разного цвета, плечи ее тряслись. Надя так и застыла. Немного поколебавшись, она поспешила в папин кабинет:
– Пап!
– Что, Надюша? – Он сидел за столом и проверял чертежи.
– Там мама…
Он поднял голову и нахмурился.