А завтра у меня случится радость! Сестра Таня наконец закрыла сессию и прилетает к нам!
07:30. Я стала часто замечать, что дневник для меня как наркотик: я не делюсь мыслями с людьми (что, наверное, не очень хорошо), а пишу в свою старенькую потрепанную тетрадь.
Мы встали в шесть утра, чтобы поехать в аэропорт и встретить моего дорогого друга – сестру Таню.
Дедушке за пятнадцать минут до выезда стало плохо: на лбу выступила испарина, он сел и начал тереть ногу. Я испугалась. Нога уже месяц чернеет, а стопа трескается. Родители со мной особо не делятся, но я слышала пару разговоров – дедушке ничего не помогает.
Бабушка уже готова была разбудить Дмитрия Сергеевича, потому что дедушке ехать никак нельзя, а Таню встречать надо, когда в комнату вошел весь мокрый от пота Алекс, похоже, с пробежки (ну и ранняя же пташка!). Я тогда заметила, что глаза у него по утрам еще темнее, чем обычно, а кожа еще бледнее. И сильно выступают скулы. А сам он весь худощавый, но сильный. Очень красивый – будто вампир!
Алекс достал наушники из ушей и спокойно спросил:
– Доброе утро. У вас что-то случилось?
Ему все рассказали, и он вызвался отвезти меня в аэропорт. Бабушка решила остаться с дедушкой на всякий случай.
Сейчас мы едем по скоростному шоссе. Я теперь могу думать только о дедушкином здоровье. Смотрю на окно, за ним – нежное после рассвета небо, а я даже красок его не вижу. Мысли мечутся, как испуганные курицы.
Сейчас вот, прямо только что, встретилась взглядом с Алексом в зеркале заднего вида. Он неожиданно мне подмигнул, чтобы поднять настроение. Я заулыбалась, и даже небо вдруг снова приобрело цвет.
Вчера я больше не могла добраться до своего дневника. Таня мне не позволила. В аэропорту сестра подбежала ко мне с радостными криками. Люди оборачивались. Какой стыд! Но с Таней по-другому не бывает. Ей двадцать один, но это почти не ощущается: всем кажется, что мы ровесницы или погодки.
Мы шли в обнимку до машины, как пьяные, позади Алекса.
– Это таксисты такие симпатичные нынче тут? – спросила Таня.
– Да нет, просто у нас гостят Ма́ковские. Это Алекс, то есть Саша.
– А я вот и смотрю, что глазища знакомые! Дежавю какое-то. Теперь понятно. Мы в детстве иногда с ним пересекались. Он тогда был противным мальчиком, постоянно врал.
– Ну это тогда, а сейчас, по-моему, – я стала говорить тише, – он очень даже красивый. И, знаешь, даже немного непонятный. Иногда может быть сдержанным и спокойным, а иногда – задорно смеяться и веселить всех шутками… Между прочим, если бы не он, то топала бы ты пешком до нашего домика.
– Как думаешь, если я поцелую его в щечку в знак благодарности, он растает?
– Он-то – может быть, а вот его невеста навряд ли оценит твой порыв благодарности.
ebooksa