– Маша, понимаешь, я должен. Я буду любить тебя всю жизнь, ты глубоко в моем сердце. Я тронут твоей искренностью. Я тебя никогда не забуду, но я должен. Это моя обязанность – сдержать слово.
Я весь день как вареный овощ. Даже слез нет.
23:50. Боже!
Он уехал.
Он уехал…
Он приходил за ночь до отъезда ко мне в комнату. Я страшно смутилась, когда открыла дверь в одной ночнушке, а там он…
– Какая ты бледная, Маша, неужели из-за меня? Ты правда так любишь меня?
Он стал крепко целовать меня. Я думала только о любви, о том, что хочу, чтобы он был счастливым, чтобы ничего не мешало ему в жизни, даже я.
Он стал целовать шею:
– Маша, я завтра уезжаю, это последняя ночь…
Я замерла и отстранилась. Он смотрел на меня так серьезно и грустно. И черные глаза в темноте комнаты совсем не терялись, а будто поглощали, втягивали всю мою волю. И сердце билось… Но только не радостно, а неспокойно, как будто я бежала по улице ночью, а фонари не горели нигде.
Билось, билось, билось… Комната стала невыносимо крошечной, потолок нависал, будто заглядывая в глаза. И душно, воздух сгустился. Частое дыхание пугало громкостью – вдруг услышат. Боже мой! Боже мой!
Пришлось встать рано, чтобы проводить гостей (хотя все равно не спала). Я разбила две тарелки, помогая бабушке накрывать на стол. Мама недовольно на меня посмотрела и велела отстать от бедного сервиза. А я ничего не могла поделать – тряслись руки и колени.
Мы проводили их.
Всю ночь плакала.
Собираю вещи. Скоро едем домой. Мама радуется. Конечно, ведь скоро снова будет проводить лекции!..
Видела папу вечером одного на кухне с полупустой бутылкой водки. Уныло мигала лампочка. Захотелось подойти и обнять, даже уже сделала шаг, а потом вдруг сжалась – нет у меня сейчас ни единой лишней силы, не могу никого поддержать. Я сама как полупустая хожу.