– Знаю, да. Саша, очень благородный мальчик, рассказывал мужу, что Маша в него влюблена, но мы не придали значения… В конце концов, в шестнадцать лет с кем не бывает, а потом это все случилось. Мы же не знали, что так ей тяжело… Ходит себе, молчит, обычный ребенок.
Юра поморщился, услышав мамины слова, за что я была ему благодарна.
– П-по-моему, при всем уважением к вам, – начал он осторожно, видимо, разволновался, раз заикание снова появилось, – так с-снисходительно к этому относиться нельзя. Саша делал многое н-нарочно, чтобы очаровать Машу. Я всего не знаю, но все-таки кое-что видел…
– Ты, Юра, говоришь страшную вещь! Взрослый мужчина, который влюбляет в себя девчонку. Зачем это Саше? Он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Он друг семьи. Извини, не понимаю и не верю.
– Дело ваше. Зачем – понятия не имею. Надо встать на его место, а я не могу. Я его ненавижу. А вот Маша влюбилась. И самое ужасное, что при всей надуманности романтизма образа этого Саши, при всей его неестественности, Машино чувство было большим и искренним. Меня этот парадокс в ней восхищает. Влюбиться в иллюзию по-настоящему… Я сначала к Маше и этой ее влюбленности снисходительно тоже относился, как вы, а потом… потом понял… Не знаю… Как она поступила, так делать нельзя, конечно, но чего вы ожидали от романтических рельсов, по которым она ехала? Поступок тоже, знаете, в духе всех этих героинь вот таких картин, романов…
– Очень страшные вещи говоришь, Юра! Она чуть не умерла, а ты про рельсы, про картины… Господи, как вспомню тот день!.. – мама закрыла лицо руками.
– Вы меня извините, пожалуйста. Я просто много думал обо всем. И мне показалось, что надо сказать. Извините. И вот после того, что я сказал, вы сами понимаете, что страшно видеть ее симпатию. А если я у нее в голове тоже как образ какой-то… Я не хочу играть роль. Я Машу четко вижу и хочу, чтобы меня четко видели.
– Очень здраво, – мама кивнула. Она выглядела уставшей и уязвимой. Кажется, вот так ткнешь в нее пальцем, и место тыка уйдет внутрь, будто мама очень мягкая и полая изнутри.
– И вы… – он замялся. – Вы еще у Маши все-таки спросите про этого вашего, который благоприятное впечатление произвел…
Я нарочито громко потопала ногами на лестнице, даже кашлянула и вошла в кухню. Мама налила мне чай, отрезала кусок торта и оставила нас с Юрой, окинув меня внимательным взглядом.
– Выспалась, соня-засоня? – улыбнулся он.
Мы недолго почаевничали, потом Юра засобирался домой. Он настойчиво отнекивался от того, чтобы я его провожала, но меня было не остановить.
Шли под хлопьями снега, которые были такими большими, что походили на березовые листы и так же медленно, как упавшие листья, опускались на землю. Мы молчали. Даже глупо, я выбралась с ним, чтобы сказать правду обо всем, и вот так бездарно не нахожу никаких слов…
Вдруг послышался шум электрички. Стало страшно, будто сейчас он уедет и я его больше никогда не увижу. В голове заметались мысли.
– Юр!
– А?
– Я ваш с мамой разговор слышала.
Он молчал и настороженно смотрел на меня.
– Я, знаешь, что хотела сказать? Когда мы познакомились, ты мне сначала не понравился, а потом я считала тебя скучным, как лужа. Представляешь, так и говорила! – Юра недовольно кашлянул. Грохот электрички усиливался и приближался, поэтому я, забыв обо всем, отбарабанила следующее: – Зато потом я разглядела очень важное: ты добрый и порядочный, Юр. Ты – как Земля, которая вертится и не предает нас, землян. Я это в тебе ценю, Юр. И если это твой образ, то тогда я не знаю, тогда грустно жить. А если не образ, значит, я вижу тебя четко, вот!
Он молчал. Я робко подошла к нему поближе и коснулась руки: тронула мизинцем его ладонь. Его пальцы тоже дернулись, но осторожно, как ресницы.
ebooksa