Сахар на обветренных губах

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я вижу, — высокомерно выплюнула старуха. — Как в свинарник зашла…

Я предпочла не слушать, что ещё она может сказать, и поскорее сбежала из квартиры, заглушив мысли громкой музыкой в наушниках.

Хоть и настали первые дни весны, но потеплением на улице пока не пахло. Снег стал грязным и серым. Говорят, что так он быстрее растает. Скорее бы уже. Хочется тепла хотя бы на улице.

У крыльца универа я встретила Милану, которая с понурым видом выходила из машины. Дверь ей открывал, похоже, водитель, существование которого она профессионально игнорировала. Её ждали две подружки, успевшие окинуть меня брезгливыми взглядами. Ведь это я виновата в бедах их королевы, которой теперь вместо того, чтобы ездить за рулем своей машины, приходится ездить на пассажирском с водителем. Бедная девочка.

В коридорах универа с утра нет никакой суеты. Народ ещё не до конца проснулся, хоть и пытается изображать деятельность. Вяло текущий поток людей разбредался по кабинетам или лип к подоконникам и батареям.

У подоконника остановилась и я. Ленивым взмахом руки поздоровалась с одногруппниками, которые ответили мне примерно тем же. Пока из них не проснулся никто. Некоторые парни оказались расслабленными настолько, что просто стекли по стене и села на полу, подтянув колени к груди. Хорошо, что коридор, в котором мы сегодня ждали препода для пары, оказался достаточно широким, чтобы в нем можно было столь вальяжно сидеть.

Одним ухом я слушала музыку в наушнике, а другое оставила открытым, чтобы слушать и контролировать происходящее вокруг.

Вадим мне сегодня с утра не писал и не обещал появится к первой паре, поэтому его я особо не ждала. Мне кажется, с его ночными катками ранний подъём для него равен пытке.

Скрестив руки на груди, я стояла у окна и иногда поднимала голову только для того, чтобы поздороваться со спешащими куда-то преподавателями. Вот те единственные люди в универе, которые с утра бывают бодры, а кто-то даже весел.

— Константин Михайлович, ну, как же вас так угораздило?! — сокрушался смутно знакомый женский голос, а я, какого-то чёрта, рефлекторно подняла голову на звук знакомого имени и тут же об этом пожалела.

По коридору, совершенно никуда не спеша, шёл Одинцов, а на его покалеченной в пятницу руке висела та самая преподавательница, которая явно неровно к нему дышала. Наманикюренными длинными пальцами она робко держала его кисть, поглаживала заклеенные пластырем костяшки и с неподдельной тревогой заглядывала в океанические глаза.

— Всё хорошо, Светлана Валерьевна. Просто рука сорвалась с ключа, когда менял колесо, — не скажу точно, но голос мне его показался раздраженным. Либо он, как нормальный человек, не рад раннему подъёму, либо его выбивает из равновесия чрезмерное внимание к его персоне от коллеги.

Я тоже не сдержалась и посмотрела на его руку. Видно было, что пластырь на основаниях мизинца и безымянного пальцев был новый и чистый. Стало быть, наклеил сегодня утром.

«Аккуратист, блин», — хмыкнула я мысленно. Подняла глаза и тут же наткнулась на взгляд Одинцова, который в ответ на мою легкую растерянность и страх, что он может читать мысли, коротко приветственно кивнул. И сам взглядом пробежался по всей мне, заострив внимание на лице, на котором уже почти прошли Миланины царапки.

Честно говоря, я ждала, что они загниют от её токсичности, но этого не произошло.

А ещё я, наконец-то, смогла позволить себе не прятать шею, потому что синяки на неё почти прошли. Остались совсем бледные следы, но они отлично маскируются тональником.

— Выглядит, наверное, ужасно, — нарочито поморщилась преподавательница, всё ещё не собираясь отпускать руку Одинцова, когда они проходили мимо.

— Обычное человеческое мясо. Сырое. Почти свежее, — меланхолично ответил Одинцов.

Его слова вызвали у меня улыбку, которую я тут же подавила. Преподша шокировано воздохнула на столь, наверное, циничные для неё слова. Оранжерейный цветочек.

— Прямо до мяса и костей?! — даже не глядя на неё, я точно знала, что она прямо сейчас театрально прижала ладонь к груди и выпучила глаза.