Сахар на обветренных губах

22
18
20
22
24
26
28
30

Не знаю, хороший это или плохой знак, но то, что мне придётся в неё зайти хотя бы ради Кати — это точно.

По времени — ещё не глубокий вечер, но родители уже должны были вернуться с работы.

Достав из кармана куртки ключ, я открыла дверь и вошла в квартиру.

Алкоголем не воняло. Это обстоятельство позволило мне с облегчением выдохнуть.

Сняв ботинки, я стянула с плеч рюкзак, а затем куртку.

Из комнаты вышла мама и хмуро осмотрела меня с ног до головы.

— Ты где была? — строго спросила она, выглядя при этом так ровно, будто лом проглотила.

— Гуляла, — ответила я, не глядя на неё.

Опустила правую руку и красная змейка крови, будто ждавшая этого момента, скользнула к ладони и по пальцам.

— Твою мать! Алёнка! — вовремя вышел из комнаты отчим. Со злостью и страхом он смотрел на то, как в моей ладони собирается алая лужица. — Я же говорил тебе, никуда сегодня не ходить. Какого хрена ты попёрлась в этот свой сраный универ?! Сидела бы дома! Иди смывай всё это! хули вы застыли?! Аптечку неси, блядь! — рявкнул отчим, толкнув маму в плечо. А сам ушёл обратно в комнату, где прибавил погромче телевизор.

Молодец какой…

Команды раздал.

— С тобой одни проблемы, — вздохнула мама укоризненно и пошла в сторону кухни.

Катя показалась из своей комнаты и аккуратно махнула мне ручкой.

С ней всё хорошо и ладно.

Для начала я зашла в свою комнату, взяла всё необходимое для душа и только после этого закрылась в ванной.

Толстовку, всё же, заляпала кровью. Всё вещи с себя пришлось закинуть в стирку.

Сняв с раны окровавленный и съехавший на сторону бинт, я увидела, что края пореза, которые ещё утром казались мне сросшимися, разошлись. Кровь сочилась, конечно, не так сильно, как было накануне ночью, но, видимо, из-за того, что уже прошло достаточно много времени после катка, бинт и вата успели пропитаться кровью насквозь.

В комнате после душа меня уже ждала мама. Скрестив руки на груди, она всем своим видом выказывала недовольство.

— Доставай свою аптечку. Обработаю. Нашей же ты брезгуешь, — сыронизировала она, скривив рожицу.