Ее, конечно, одернули, сказали про неподобающую радость, велели собирать вещи («Помни, вовек обязана мне за приют и помощь»), а Нютка побежала, задирая подол до коленок, влетела в постылую клеть, где провела столько тревожных ночей, увязала все в котомку, оставив потрепанные рубахи, данные теткой, – дома ей тряпье ни к чему. Подумав мгновение, уложила и пряности, привезенные братцем Митей, дар от чистой души.
Оглядела клетушку, села на прощание, расцеловала девок-прислужниц, что пришли попрощаться шумной гурьбой. Спустилась по скрипучей лестнице – казалось, и та с ней ворчливо прощалась. Поклонилась поясно иконам, без особой охоты – тетке. Да ей и не до того было: в дом пожаловали новые гости засвидетельствовать почтение вдове Митрофана Селезнева.
Не знала, не ведала Нютка: тетка Василиса сразу почуяла в посыльном что-то темное – то ли глаза бегали, то ли говорил дерзко, с вызовом, в коем не было никакой нужды.
Почуяла… Да только рада была избавиться от Оксюшкиной дочери, что чуть не увела внучкиного жениха, что лезла своим любопытным носом всюду. Говорила недавно с ней, словно со своей, родной, делилась вымученным и выстраданным за многие годы. А такое надобно при себе держать.
Когда хромой казак уводил за собою Нютку, Василиса дочь Василия открыла уже рот, чтобы забрать ее, оставить в своем доме, потребовать письмеца, расспросить с пристрастием посыльного да посадить в чулан… Но подавила в себе то желание. Продолжила долгие беседы с выражавшими соболезнования, вела за сына Митю переговоры, отыскала покупателя на тридцать бочек солонины.
О племяннице вспомнила лишь перед сном, расплетая косы. Вспомнила синие глаза, упрямство, дерзкий язык и вознесла благодарность Богородице.
Верно поступила. От слабости рождаются лишние хлопоты.
– Матушку мою выпустили из обители? А как батюшка? А Феодорушка? – Нютка сыпала вопросами, с трудом поспевала за Третьяком, – хворая нога не мешала тому быстро идти по неровным мостовым Великого Устюга.
Он буркнул нечто вроде: все живы-здоровы, и Нютке вдруг захотелось убежать. Скрыться в одном из узких переулков, точно проворной кошке. Но прогнала она прочь глупую детскую мысль, шла вслед за ним к постоялому двору.
– А письмецо батюшка написал? – вновь спросила Нютка, и Третьяк ничего не ответил.
Город пустел. Колокола созывали на вечернюю службу, сегодня будут освящать мед и плоды. Нютка вздохнула – она и не попадет сегодня в храм, – перекрестилась на бегу и прошептала молитву заступнице святой Сусанне.
Постоялый двор оказался скудным, покосившаяся изба да косой забор. Два парня поглядели с любопытством на Нютку, один из них прицокнул языком, и ей было то приятно.
Коновязь – толстая палка – удерживала двух добрых жеребцов, их стерег какой-то сутулый мужик. Завидев Третьяка и Нютку, он отвязал коней, проверил поклажу, махнул без особой радости, точно по обязанности.
– У отца новые людишки? Не помню его, – пробормотала Нютка и уже не ждала ответа.
Третьяк подсадил ее на жеребца. Нютке пришлось устроиться в седле, будто была парнем, и юбки тотчас же за что-то зацепились. Она возилась, фыркала недовольно, обещая не вслух рассказать батюшке про его грубость. Отчего не послали возок добрый? И зачем отправили противного Третьяка – ужели других людей не нашлось?
Второй мужик, в сером потрепанном колпаке, со злым, словно замороженным, лицом, неловко усаживался на коня, и эта его неловкость кого-то напомнила Нютке. Ах да, отца, что без руки садился на коня тяжелее прочих, хоть и шутил о том.
Нютка тут же углядела пустой рукав, удивилась. Что-то в ней ворохнулось недавно услышанное. Она сглатывала тягучую слюну, сердце ее билось часто в предчувствии чего-то, а старый, потрепанный жизнью мужик глядел на нее, точно принесла она ему много лиха. Не глядел – шипы вгонял под кожу.
– Ты новый казак отцов? Как звать тебя? – решила она не показывать страха.
– Григорий Басурман, – не сразу сказал тот.
Да лучше бы молчал.
ebooksa