– Приюта нищие просят. – Третьяк отворил дверь и пустил в дом стылый воздух, Еремеевна негодующе вскрикнула.
– Пускай их. Будто можем дать иной ответ. – Аксинья сняла тряпицу с кувшина и поморщилась – пиво перебродило. – Маня, накорми и размести в дальних клетях.
Всякую седмицу в хоромах ночевали странники, убогие, калеки. Степан порой рычал, требовал, чтобы чужих людей в дом не пускали, принесут хвори и вшей. Аксинья о том ведала, да только всякий богач обязан помогать сирым. Христианское милосердие не пустой звук. Ласковый голос, улыбка, травяной настой, что смягчал буйный нрав, – и возвели две малые клети, соединили сенями с хоромами, срубили отдельное крыльцо, чтобы исполнить веление Хозяина.
Аксинья всякий раз приходила к нищим, давала снадобья, ежели в том была нужда, наделяла одеждой и порой дивилась тому, как прихотлива судьба.
В гостевых клетях убранство было простым: стол, три лавки, соломенные тюфяки да иконы. Горела тонкая свеча, курился ладан. Божьему сыну молились три женщины в лохмотьях. Аксинья поставила корзину с хлебами и тоже склонилась пред иконами.
– Отче наш, да святится имя твое, – продолжала шептать старшая, когда две нищенки уже поднялись с колен.
– Всего ли довольно? Какая помощь надобна? – Аксинья спрашивала обычное, но отчего-то в зобу стыл воздух – а ведь в избу пришло тепло из хозяйских хором.
Две странницы помоложе благодарили ее. Чумазые, обветренные лица, бедная одежа, холодные коты на голых ногах, красные пальцы, что они чудом не потеряли на морозе, – жизнь не была к ним милосердна. Отчего люди скитались по дорогам, сбивая ноги в кровь? У всякого был свой ответ: видение, что отправило в дорогу, жизненные невзгоды, горе или обет.
Женщины, мать и дочь, хоть Аксинье они оказались ровесницами, сказывали, что деревня их погорела, все близкие померли, мир не мог их прокормить – и они пошли скитаться Христа ради. А когда встретили Матфею, прозрели.
– Матфеем зовите меня, гузыни, – проворчала третья женщина, и голос ее скрипел, точно полозья по снегу.
Со звоном и кряхтением она встала, и Аксинья с трудом подавила возглас удивления. Та, кого звали Матфеей или Матфеем, обряжена была причудливо: мужские порты, низкие сапоги, пестревшие дырами, сарафан и грязный кафтан, знавший не одного хозяина, поверх – лохмотья. Лицо ее было бы приятным глазу, ежели бы его не портили струпья и следы от заживающих ран.
– В рай попасть хочешь? – спросила она, и Аксинья не отыскала в голосе юродивой глумливости. – Ишь, как стараешься.
– В рай бы рада, да грехи не пускают. – Знахарка ответила надменней, чем следовало. Хотела уже испросить прощения, а Матфея захохотала. Она разевала рот слишком широко, переступала ногами и звенела цепями, которые под одеждой сковывали ее тело.
– Верно говоришь. Тебе робкой быть нельзя – вмиг склюют. Стол накрой, – махнула рукой блаженная, и Аксинья принялась расставлять миски с кашей, постными пирогами и хлебом, разливать квас. – И с нами сядь.
Мать и дочь воздавали должное яствам, прикрывали глаза, откусывая ломти от пирогов с квашеной капустой, причмокивали, пили пиво. А Матфея казалась сытой. Съела она три ложки каши, пироги спрятала среди лохмотьев и вновь поглядела на Аксинью.
– Не уйдешь, не спрячешься от погибели, – наконец сказала Матфея и прищелкнула языком. – Она сама за тобой придет, сама придет…
Матфея подсела к Аксинье, схватила ее за руку, приблизила лицо свое – светлые глаза, ошметки кожи и неожиданно гладкие губы.
– Никто тебе не поможет, знахарка. Ежели выдюжишь… Господа проси о милости, проси хорошенько. И жди погибели. Жди, жди, отворяй ворота, отворяй, – напевала Матфея.
Она встала с лавки и заходила по клети от угла к углу. Потом вновь склонилась пред иконами, бормоча что-то неясное.
Аксинья спросила у странниц, не нужны ли им снадобья, и попрощалась. Две женщины ответили со всей сердечностью, а Матфея забыла обо всех.
ebooksa