Сшитое сердце

– Если ты поймаешь бабочку за крылья, пыльца, что позволяет ей летать, останется у тебя на пальцах, а она больше взлететь не сможет.

Может быть, когда-нибудь она наберет достаточно пыльцы, для того чтобы покрыть ею собственные крылья, те, которые она соткет для себя, и взлетит с этих гор. Но сколько бабочек ей придется убить и приколоть к рабочей шкатулке?

Веер – это уже крылышко. Та же игла, что прервала движение насекомого, оборвала его полет, теперь старалась воспроизвести то, что она сразила. Девочка выбрала оттенки ниток и несколько недель трудилась, в точности повторяя узоры на крыльях своей бабочки.

Закончив крыло, она прикрепила его к палочкам из светлого дерева. Потом взмахнула веером, и в потоке воздуха и красок то, что было всего лишь фантазией, мелькнувшей мыслью, снова завладело ею. Взлететь.

И тогда она решила сделать второе крыло, в точности такое же, как первое, создав таким образом целую бабочку – бабочку из ткани. Второй веер она вышила быстрее. Развернув оба крыла, сшила их вместе, открыла окно в своей комнате и стала ждать. Она ждала, что огромная бабочка из ткани, лежавшая на полу ее комнаты, взмахнет разноцветными крыльями и улетит. Для этого она присыпала свое творение летательным порошком. Бабочка, послужившая ей моделью, ее стараниями обратилась в прах, и останки должны были оживить копию.

Несколько дней подряд окно, выходившее на каменистое поле, оставалось открытым. Фраскита простодушно надеялась. Ее создание отправится туда, куда сама она не может!

Мать ни разу не заговорила с Фраскитой о той великолепной вещи, которую фантазия ее дочери распростерла на полу. Франсиска заявила, что цвет – позор, который нельзя выставлять напоказ, и не могла взять свои слова обратно. Однако вышивка была так прекрасна, что она не вытерпела и, когда Фраскиты не было дома, показала ее нескольким соседкам. Они восхищались, но молча. Особенно одна старая дева, согнутая и корявая, седая старая дева с кожей морщинистой, будто кора старого ствола. Она снова и снова просила показать ей вышивку. Мать не могла отказать ей в этой милости, и соседка, стоило Фраските выйти за порог, спешила в дом Караско.

Однажды, когда швея вернулась от воскресной мессы, комната оказалась пустой.

Первое творение Фраскиты летело над горами.

Нагая Мадонна

Наблюдая за кружевницей – так она прозвала паучиху, которая поселилась в ее комнате, – Фраскита задумалась, сможет ли сама когда-нибудь вырабатывать собственную ткань.

Вся красота – в этих ограниченных нитями пустых промежутках! Пронизывать и скрывать. Протыкать мир. Какая роскошь – видеть насквозь! Прозрачность… Тонкая ткань обрамляет кусочек мира и выявляет его красоту, окутывая дымкой… Показать красоту живого существа, прикрыв его кружевом…

Она почувствовала, сколько всего ей еще надо будет понять и чем овладеть: цвет, белое, ткани, прозрачность. Время шло…

Приближалась Страстная неделя. Вскоре народу явят Мужа Скорбей, вскоре на деревенских улочках снова увидят голубую Мадонну Страстей Христовых, вскоре она, поднявшись на свой цветочный пьедестал, поплывет над маленькой толпой жителей Сантавелы. Ее изумительное бледно-голубое платье заставит плакать деревенских, провожающих ее на долгом пути к месту крестных мук Сына, плакать от любви и нежности.

Каждый год одна и та же группа из шести женщин, никого и близко не подпуская, обихаживала голубую Мадонну. Эти женщины пользовались в деревне большим влиянием, им нравилось окружать свою работу плотной завесой тайны. Когда одна из них умирала, оставшиеся выбирали замену, и без споров при этом не обходилось.

Мадонна показывалась лишь два раза в год – на Успение и на Страстной неделе. На все остальное время огромная статуя святой бесследно исчезала. За пять дней до вербного воскресенья священник должен был отдать ключи от церкви шести женщинам, которые завладевали ею на все время праздников. Начинались приготовления, и никому уже не позволялось входить в примыкающую к нефу комнату. Хозяйками маленькой прохладной церкви становились шесть женщин, прислуживающих Мадонне. Марию принаряжали к празднику. Деревенские выстаивали мессу и в определенные часы приходили молиться, но никто не смел войти без предупреждения, чтобы не застать Мадонну нагой.

К Страстной неделе усердно готовились не только эти шесть женщин, но и носильщики Мадонны, costaleros, – десять самых сильных мужчин Сантавелы снова начали репетировать вместе с кающимися грешниками из своего братства. Каждую ночь в час, когда деревня засыпала, они собирались в сапожной мастерской, а потом шли по улицам, стараясь плавно поднимать и нести paso, постамент для Мадонны. Накрытые плотным покрывалом costaleros вслепую шли мелкими шажками, разворачивая paso в узких переулках и держа прямо на лестницах с неровными ступенями, повинуясь стуку колотушки и голосам тех, кто видел препятствия, каждую весну и каждое лето заново вспоминая рокот барабанов, размеряющий их долгий путь.

На другом конце Сантавелы у плотника по имени Луис собирались два десятка мужчин разного возраста из братства Мужа Скорбей. Это братство веками служило деревянному распятию. Весь год оно возвышалось позади алтаря, а на Страстной неделе и его тоже выносили наружу. Требовались немалая смелость и большой опыт, чтобы удерживать крест, когда он покачивался над головами в тесных улочках, поминутно грозя обрушиться на носильщиков и на тех, кто с криками толпился вокруг. Готовясь к празднику, и эти мужчины, обычно слывшие любителями драть глотку, тоже несколько ночей перед шествиями шагали в повседневной одежде по улочкам с огромным, грубо сколоченным пустым крестом того же веса и размера, как тот, который они понесут всем напоказ на Страстной неделе.

Два братства с незапамятных времен неведомо почему враждовали и соперничали. Люди из братства Пресвятой Девы презирали носильщиков Христова креста, те отвечали им взаимностью. Весь год между двумя кланами то и дело вспыхивали ссоры, а в дни подготовки к Пасхе – особенно, тогда любой пустяк становился поводом для раздоров.

Чтобы стычек было поменьше, деревня обязала предводителей обеих групп каждое утро встречаться и договариваться о маршрутах вечерних репетиционных шествий. Теперь можно было спать спокойно: эти мужчины уже не рисковали передраться, столкнувшись на каком-нибудь перекрестке. И по ночам тишину улочек Сантавелы нарушали лишь медленные шаги и шумное дыхание носильщиков. Так было каждую ночь – или почти каждую…