И сказал ей «привет», и «добро пожаловать», и «я рад с тобой познакомиться».
И приходил к ней каждый день с едой и напитками до тех пор, пока не появилась Тэсса и не дала Фанни жилье и работу.
Но надежду — надежду подарил ей Кевин.
И вот теперь, глядя на то, как он осторожно снимает с нее обувь, Фанни ощущала горячий и болезненный комок в горле.
Кевин поставил сапоги в угол, слабо улыбнулся и достал из многочисленных ящиков на полках теплые зеленые носки, попытался надеть их на Фанни, но тут она вдруг застеснялась своих лап сорок первого размера, и вообще неловкость достигла своего пика, и Фанни увернулась и отняла у него носки.
— Я сделаю горячего шоколада, — проговорил Кевин немного растерянно, как будто не ожидал такой возни из какого-то пустяка.
Он становился все более плотным.
— Так что случилось? — спросила она, когда они с чашками в руках устроились в креслах у окна.
— Оу, — Кевин смутился, — это довольно постыдная история.
— Все наши истории постыдные, милый, — ласково заметила Фанни, — мы пугаемся самых невообразимых вещей. Однажды я завыла из-за того, что встретила гуся невыносимой Бренды. Он бежал на меня и тянул шею, и я завопила изо всех сил.
— Я помню, — Кевин неуверенно засмеялся, будто не знал, не обидит ли ее этот смех. Фанни успокаивающе положила руку на его. Ее ладонь была куда больше. Ужасно, что она родилась такой крупной и несуразной, понапрасну до десяти лет мечтая стать балериной.
Кевин тихонько пожал в ответ ее пальцы.
— Мэри Лу, — удрученно признался он. — Она призналась мне в любви.
Для нормальных людей признание в любви не было бы таким потрясением.
Но они с Кевином не были нормальными.
И хотя Фанни была вовсе не прочь затащить в постель художника Холли Лонгли, но любовь — это совсем другое дело.
Тут было чего напугаться.
— А ты? — спросила она.
— А я сразу — пах! — и стал прозрачным. Тогда Мэри Лу расплакалась и убежала. А я вовсе не хотел ее обидеть, но и… всего остального я тоже не хотел. Не с Мэри Лу.
Фанни молчала и только легонько гладила его по плечу.