— Жду не дождусь, когда все разъедутся, и мы с вами заживем по собственному усмотрению, — призналась Саша, уставшая от чрезмерно бдительной опеки.
— Недолго осталось, — с улыбкой ответил Михаил Алексеевич. — А я, признаться, счастлив, как мальчишка. В ожидании есть неизъяснимая сладость, которая наполняет мои ночи мечтами и грезами.
— Ах, что такое, — Саша тут же отвернулась, вспыхнув. Стрельнула в него глазами и не удержалась от любопытства: — И о чем же вы грезите, Михаил Алексеевич?
— О тайном ночном свидании, например, — жарко шепнул он, — скажем, в бане. Помните, тогда…
Саша даже задохнулась, непереносимо-остро вспыхнули в ней воспоминания, с какой страстью он на нее накинулся после того, как она признала в нем лекаря. Эта была ночь, полная безумия: изгнанный черт, преисполненная непонятной силы Саша и потерявший всякое самообладание Михаил Алексеевич. Миша. Мишенька.
— У нас ведь пропало одно свидание, — пролепетала Саша, — мы же сговорились, да этот колдун явился!
— Проберетесь мимо своей охранницы? — спросил он глухо. Лицо Михаила Алексеевича потемнело, заострилось, стало резче.
Саша кивнула, уже не отворачиваясь, а наоборот, жадно его разглядывая.
Сколько разных граней она замечала в нем, все время открывала что-то новое. Сейчас Михаила Алексеевича терзали желания, весьма далекие от целомудрия, и это откликалось в ней пробуждением маленькой хищницы.
Саше нравилось вызывать в нем сильные чувства, нравилось, что он изменяет своей обыкновенной выдержке, нравился тот голодный и опасный блеск в глазах, который порой Михаил Алексеевич не умел спрятать.
Это было новое, неизведанное, но бесконечно заманчивое ощущение.
Саше не терпелось броситься с головой в те омуты замужней жизни, о которых не принято говорить в обществе.
Но прежде чем стать добропорядочной замужней женщиной, ей хотелось испытать опасность запретных свиданий тоже.
Папа и дед сделали все возможное, чтобы растащить молодых по разным сторонам, но у нее осталась последняя ночь перед отъездом, и упускать ее Саше не хотелось.
Михаилу Алексеевичу — тоже.
И эта их созвучность заставляла ее сердце пускаться в пляс.
Саша долго лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Марфы Марьяновны сквозь приоткрытую дверь. Наконец, вздохи и охи сменились размеренным храпом, кормилица перестала крутиться и возиться.
Стянув с крючка на стене длинную доху, Саша босиком, на цыпочках, прокралась мимо, выскользнула за дверь, прислушалась.
Усадьба спала, и только из деревни доносился дружный вой собак, приветствующих молодую луну.
Обувшись лишь в сенях, Саша тихонько открыла тяжелые двери, умоляя их не скрипеть, а потом припустила к бане.