Тяжело отдуваясь, пришла Марфа Марьяновна.
— Изабелла Наумовна слегла, — сообщила она, — говорит, умаялась с выходками этой егозы.
— А письмо? — спросила Саша Александровна быстро. — Написала она?
— Какое там, — отмахнулась кормилица. — Расплакалась и решила, что ни за что не станет жаловаться молодому атаману, хоть ты корову зови погостить.
— Моя драгоценная, — растрогалась Саша Александровна и помчалась обниматься с Изабеллой Наумовной.
Гранин всю голову себе сломал, размышляя о том, что такое важное, но ненужное. Он без устали сновал по усадьбе, проверяя припасы, камень для конюшен, пристрой, где будут жить рабочие, и прочее, и прочее. К вечеру прибыла мадемуазель Вебер, испуганно прижимающая к груди нарядную пушистую муфту и недоверчиво взирающая на усадьбу. Однако стоило ей увидеть Сашу Александровну в расписной поневе и крестьянской рубахе, как она мигом обо всем забыла.
— Да как же это, — разволновалась модистка, быстро доставая портновскую ленту, — да разве ж можно! Ваша бабушка бы в обморок упала, если бы увидела вас сейчас! А вы, — тут она развернулась к Гранину, — выглядите так, будто все еще живете в прошлом веке. Посмотрите только на эти обшлага.
Вдвоем они едва уговорили мадемуазель Вебер пойти к столу, а не снимать мерки немедля.
Изабелла Наумовна явилась во всем великолепии увядающей старой девы, застрявшей в глухой деревне.
Тускло блестели жемчужные нити на открытой шее, фиолетовый бархат оттенял бледность ее кожи, а сложность прически совершенно не подходила обыкновенному домашнему вечеру.
— Боже, сколько работы, — прошептала мадемуазель Вебер себе под нос восторженно.
И тут с улицы послышалось лошадиное ржание, чьи-то голоса, Груня метнулась к окну и вдруг громко охнула:
— Батюшки!
— Что там такое? — удивилась Изабелла Наумовна.
Двери распахнулись, и вошел могучий старик с лохматой седой гривой и в длинной шубе.
— Дедушка, — прошептала Саша Александровна, взвизгнула, вскочила, опрокинув стул и бросилась на шею старику: — Дедушка!
Ужин получился сумбурным, утка перегрелась в печи, потому что Саша Александровна никак не могла успокоиться, кружила вокруг Василия Никифоровича, стреляя в него множеством быстрых вопросов: как бабушка? как дорога? не замерз ли он? знает ли папа об этом визите?
Лядов-старший отвечал коротко и степенно, и Саша Александровна встревоженно оглядывалась на Гранина. Она понимала, что дед приехал из-за ее письма про маму, и теперь страшилась ответов и нетерпеливо ожидала их.
Модистку Василий Никифорович не узнал, что было немудрено. Двадцать два года прошло, да и незачем ему было приглядываться к девчонке, носившей булавки за мадам Дюбуа.
Зато Ани его прекрасно помнила и весь ужин скромно молчала, стараясь не привлекать к себе внимания.