Дочь атамана

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сашка — это одно, а ты — другое, — громыхнул дед, — ты мне хвостом не юли! Учти, что мне плевать, за кого ты выскочишь, — хоть за управляющего, хоть за лешего! Мне внуки нужны!

— За какого еще управляющего? — и у Саши тут же полыхнули щеки, а в ушах зазвенело.

— Ни за какого, — дед немедля пошел на попятную, — тю на него! Тряпка! Помыслить, говорит, о таком не мог!

— Да что вы говорите, — голос у нее истончился, взлетел к верхушкам деревьев и, кажется, спугнул ворону.

— Саша, почему бы тебе не вернуться в столицу? Балы, приемы, прочая чушь. Потерпи немного, подбери себе кого-нибудь по душе, а потом торчи в этой глуши хоть до скончания века.

— И шагу из имения не сделаю, — поклялась она запальчиво и едва не заплакала.

— Тогда я тебя выдам замуж силой!

— Сбегу с цыганами, как пить дать сбегу!

— Саша!

Вместо ответа она развернула Красавицу и умчалась прочь.

Так что прощание у них вышло полным сердитых взглядов и отрывистых фраз. Но все же, прежде чем сесть на коня, дед коротко и сильно обнял Сашу, а потом махнул на нее рукой, да и был таков.

Теперь наступила очередь ее отца отбиваться от матримониальных надежд старого атамана.

Костюм для верховой езды был готов, и Изабелла Наумовна едва не танцевала вокруг Саши, балуя ее и щедро рассыпая незаслуженные похвалы.

Это немного пугало, но уточнять, чем такое заслужено, не хотелось. Саша была тщеславна, и от сладкой лести ее истерзанное равнодушием Михаила Алексеевича сердечко пело.

Однако черный бархат с серебристой оторочкой старил ее, а в сочетании со смоляными волосами делал похожей на печальную вдову.

Глядя на себя в зеркало, Саша спрашивала себя: может, если бы она была строгой, скорбной, Михаил Алексеевич почувствовал бы родственную душу? Отчего же он даже помыслить о ней не мог? И насколько неуместными были предложения или расспросы деда? Старый вояка умеет быть грубым, как медведь. Не мог же он прямо сказать Михаилу Алексеевичу — «женись на моей внучке, и я тебя озолочу»? А тому пришлось искать приличные отговорки, чтобы избежать подобной участи?

Ах, она умрет от стыда, если будет об этом думать.

Она, может, тоже помыслить не могла! Просто пожалела горемычного, про́клятого вдовца.

А ее предложили, как кобылу, у которой началась охота, а этот… этот… бездушный истукан отказался! Впору запереться от всего мира и посыпать себя пеплом с ног до головы.

В сторону Михаила Алексеевича Саша даже смотреть боялась, пряталась от него, как ребенок. Будто мало ей было произошедшего во флигеле, когда она коснулась его лица, а он окаменел под ее пальцами.