Зато злость отрезвила. Слегка. И пришлось ближе к утру себе признаться в том, что я хочу ребенка. Озвучить это в своей голове предельно четко, свернувшись калачиком на постели, пялясь в потолок. Как только прошла истерика, в беременный мозг ворвался трезвый рассудок, и темная картинка моего будущего в роли матери-одиночки окрасилась яркими красками в виде улыбки темноволосого карапуза с глазами Троицкого.
Ой-ей, а ведь у нас мог бы получиться наимилейший бебик. Вернее, как мог? Уже… немножко… получился.
Это была слишком яркая и ужасно живая картинка, которую я захватила и баюкала, как ребенка, у себя на груди, лелея слабые надежды, что, может быть, не все так сумрачно там, впереди? Неожиданно для себя я поняла, что где-то глубоко на подсознании даже допускала такую мысль, что у меня не просто проблемы с желудком и отравление, а возможно… две полоски. Гнала прочь всякое подозрение, но… вот – получите, распишитесь, как говорится.
Слезы высохли, и пришла мысль – а почему бы и нет? Тем более, гены у малыша будут прекрасные, “случайный” отец у него хоть куда: спортивный, высокий, умный, обаятельный, сексуальный, горячий и отцом будет… кхм. Стоп, Совина! Мирон, может, и вот такой, но отцом он вряд ли становится торопится. Вернее, совершенно не торопится, и как он отреагирует на такую новость, даже представлять не хочу. А если учесть, что его семья, да и сам мужчина – шишка еще та, влиятельная то бишь, то нет, нет и нет. Язык надо держать за зубами. По крайней мере, пока что. Пока я в такой щекотливой ситуации и вообще на фирме на птичьих правах и, вероятней всего, ненадолго. Я не знаю, как мужчина может воспринять эту новость и чего, не да Боже, потребовать! Поэтому он не должен узнать. Совсем. Никак.
Не-а!
Все. Да. Решено железобетонно. Я...
– Нет, я что, серьезно собралась рожать?! – воскликнула в темноту, подскакивая на кровати, вцепляясь пальцами в волосы. – Я стану мамой?!
Перед глазами стремительно пронеслось мое ближайшее будущее: пузо до подбородка, роды, пеленки, распашонки, коляски, смеси, стульчики, игрушки, крик, ор, истерики, первые зубки, колики. И все это свалится на меня одну?! А-а-а-а!
Слезы вновь навернулись на глаза, губы задрожали, и я взвыла, как Кентервильское привидение, наверное, в сотый раз за эту бесконечную ночь перепугав соседей в нашей картонной многоэтажке. То есть, как вы поняли, трезвый рассудок отступил, голос разума затих, а ему на смену снова пришел беременный мозг, и я опять начала реветь…
В общем, так по кругу и до самого раннего утра. Уснуть я так и не смогла.
Условное утро наступило по звонку будильника в семь часов. Я выключила этот звеняще-пищащий аппарат и, не разлепляя опухших после тонны выплаканных слез глаз, перевернулась на другой бок. Хотела забить на всех и на все. Я себя сегодня жалела и разрешила себе быть человеком-редиской, прогулявшей работу. Нет! Сразу две работы. Но... мне не дали.
Прежде, чем я успела вырубить телефон, он зазвонил.
Взгляд на экран, и я готова была взвыть снова. Эллочка-стервочка. Зря мы ее с Сонькой вчера вспомнили. Ой, зря!
Сбросила вызов, понадеявшись на чудо, и зарылась с головой под подушку. Не помогло. Пара минут, и звонок начал снова разрывать тишину квартиры.
Гр-р-р! Ну, не видно, что ли, что я в печали?!
– Да! – рыкнула в трубку, скрипнув зубами.
– Совина? – ни грамма удивления на том конце провода, у начальницы точно стальные канаты вместо нервов. – Это что еще за “да”? И чего это ты рычишь на свое начальство?
Хотелось бросить что-то едкое и колкое про начальство, но смолчала. Прикусила язык и выдала приторно сладкое:
– Здравствуйте, Элла Робертовна, вы что-то хотели?
От собственного тона аж тошно стало.