Трогать запрещено

22
18
20
22
24
26
28
30

В общежитии тихо. Студенты на занятиях, в коридорах гнетущая пустота. Комендантша удивленно косится в мою сторону, когда я прохожу к лифтам. Кажется, даже спрашивает:

— Прогуливаешь, Данилова?

Я не отвечаю. Набираю уже десятое сообщение Богдану с вопросом «все ли у него хорошо» и просьбой «позвонить». Но наступает полдень, он до сих пор молчит.

В первом часу, когда самолет Дана должен был уже приземлиться в Пулково — от него по-прежнему ни слова. Так же, как и весь день, который я пытаюсь занять упаковыванием вещей. Их не так много, но одной мне не справиться с неожиданным «переселением» даже в гостиницу. На фоне того, что Богдан пропал, это удручает все сильнее и сильнее.

Вечером становится уже не просто тревожно. Страшно. За целый день его молчания могло произойти что угодно. А время, которое мне отвела Алла Демьяновна на «переезд», подходит к концу. Мне ничего не остается, кроме как позвонить единственному родному человеку.

Сажусь на кровать, мысленно считая гудки в трубке. Наконец-то слышу:

— Принцесса?

— Привет, папуль…

— Привет, малыш. Юля, что с голосом? Ты простыла?

— Нет, я… — поджимаю губы, они дрожат. Опять, блин, дрожат! Молчу, не зная, как правильно начать свой рассказ.

— Юля, не пугай меня!

Я делаю вдох и не нахожу ничего лучше, чем сказать честно и прямо:

— Меня отчислили, пап. Мне нужно куда-то съехать из общежития, а я не знаю, куда. И… Богдан… он весь день не берет трубку. Я… — всхлипываю, снова начиная плакать, — я правда не знаю, что делать, пап…

Между моим звонком и прилетом Степана Аркадьевича прошло ровно три часа. Какое счастье, что авиарейсы между Питером и Москвой довольно частое явление и совершаются регулярно. Пережить еще час в одиночестве я бы не смогла. Моя паника уже разрослась до масштабов Вселенной. Богдан до сих пор не вышел на связь. Я вздрагивала от каждого шороха и пиликанья мобильника, в надежде, что это Титов. Но, увы…

Ровно в восемь часов вечера в дверь моей комнаты в общежитии раздался стук. Я открыла и тут же с порога бросилась на шею любимому отцу. Господи, спасибо, что он есть у меня такой! Спокойный, уравновешенный, сдержанный и непрошибаемый в девяноста девяти процентов случаев из ста.

Однако, как позже оказалось, мое отчисление и молчание Титова попали под тот «исключительный» один процент. И несмотря на видимое спокойствие, папа Степа был на взводе. Это проявлялось в его взглядах, походке и сгорбленных плечах, на которые его бестолковая, не способная выживать в этом мире самостоятельно дочь взвалила свои проблемы.

Па, как и я, постоянно поглядывал в телефон и все время с кем-то созванивался. Вышагивал по комнате с предельно серьезным видом, ничего толком мне не объясняя. Надо ли говорить, что на меня это только еще больше нагоняло жути?

На мой вопрос, не пробовал ли он связаться с Богданом, ответил только, что занимается этим вопросом. Все, дальше думай сама, Юля. Лезть с расспросами я не решалась. Родитель и без моей дотошности изрядно нервничал.

В начале десятого, когда все сумки были собраны, папа присел рядом со мной на краешек кровати и оглядел полупустую комнату. Без моих вещей спальня в светло-кремовых тонах выглядела скучно и блекло. Картинка откровенно больно била в сердце. Полтора счастливых года пролетели, как один день. Не думала я, что так быстро расстанусь с этим местом.

— Я буду скучать по этому общежитию, — призналась я.