Эта Татьяна меня до чертиков пугает. Нет, я тоже не нежный цветочек, и кричать умею, и зыркать, испепеляя взглядом. Но эта берет массой! Высокая, пышнотелая, грудастая, руки свои в бока как уперла, перекрывая своим телом доступ к дому, я аж остановилась у крыльца, не решаясь подняться.
Оглянулась на Михаила. Тот тоже подбоченился и стоит.
Эй, люди-и-и, я почти сутки проторчала в лесу, можно как-то свое “личное” решать лично, а? А меня бы в душ…
Гуляю взглядом с одного на другого. Держу в поле зрения обоих. И все равно подпрыгиваю от неожиданности, когда слышу звучный рык Михаила:
– Таня, уйди с дороги, пропусти девчонку.
Да!
– Нет, – фыркает Танька. – Не место этой городской в доме! Пусть собирает свои манатки и шуршит обратно в свою Москву. Неча!
Я откашливаюсь:
– Я бы, конечно, и рада “пошуршать” обратно, но не могу.
– Чего это?
– Конкретно в этот момент потому, что вы меня в дом за “манатками” не пускаете.
– Еще и языкастая! – охает Танька. – Огрызается! Да я тебе сейчас… – взмахивает рукой, переступая через три ступеньки, гром-баба.
Я резко подаюсь назад и ныряю за спину дикаря, пихая его в бок:
– Ваша женщина, Миша? Вы и разбирайтесь!
– А ну иди сюда, профурсетка городская! – рычит Татьяна, нацелившись на мою бедную, за три дня в деревне поседевшую шевелюру. Я уворачиваюсь и оббегаю Мишаню. Тот с грозным:
– А ну, хватит, развели тут балаган! – перехватывает свою любовницу фигуристую за ту самую фигуру. – Милка, в дом, быстро. А ты со мной пошли.
В дом, так в дом. Быстро перебирая ногами, залетаю по ступенькам и ныряю за дверь, закрывая ее за собой. С улицы доносится возмущенный визг Татьяны и грозное бурчание Мишани. Прислоняюсь ухом к дверному полотну, прислушиваясь.
О да, я знаю, что подслушивать нехорошо, неприлично и бла-бла-бла. Но меня распирает любопытство.
– И где ты был всю ночь? – прислушиваюсь к шуму за дверью, еле разбирая слова.
– А давно я должен перед тобой отчитываться? – рычит в ответ дикарь. Вернее, Михаил Русланович.