– А я что? – Надя бросила на отца невинный взгляд, в котором ей не было равных. – Он же о-о-очень… – тут Надя закатила очи, – известный юрист. У кого консультироваться, как не у него?
– Надя! Ну, он же в семейном праве ни бум-бум!
– И что? – пожала плечами дочь, вытягивая свои идеальные ножки. Будь она выше ростом, они перегородили бы половину кухни, но и так отцу пришлось перешагнуть ее конечности. – Он же юрист-международник? Должен соответствовать…
Соловьев буркнул что-то под нос про характер старшей дочери. Надя лишь хмыкнула, ловко орудуя вилкой.
– Пока всё лишь подтверждает, что МГИМО круче МГУ в плане подготовки юристов!
– Я с тобой за твой МГИМО точно спорить не буду. – Отец поднял руки в знак капитуляции. – Наелась? Чай будешь?
Надежда отнесла тарелку в мойку.
– Буду, – кивнула она. – А ты все в депрессии?
– С чего это ты взяла? – удивился отец.
– А то я не знаю! – фыркнула Надя. – Если ты три дня не вылезаешь из кухни, забивая холодильник всякими вкусностями, значит, точно на душе у тебя неспокойно.
– Доченька моя… – Отец поставил под струю воды грязную тарелку, вымыл ее и положил в сушилку. Он вытер руки кухонным полотенцем и перебросил его через плечо. – Пора бы знать – мужчины моего возраста, таланта и известности в депрессию не впадают. Это моветон.
– Да? – Надя приподняла бровку. – А как это называется, если ты постоянно торчишь на кухне и готовишь столько, что и вдесятером не съесть? Депрессуешь, mon papa, сознайся!
– Это не депрессия, а творческий поиск. Мне пришла в голову одна идея… И я имею основания полагать, что она повергнет в шок наших критиков от фотодела.
– Ну и что? – пожимает плечами Надя. – Тебе что, в первый раз, что ли, общественность шокировать?
– Не в первый, – улыбнулся отец. – Я просто размышляю над тем, как это сделать поболезненней.
– Старый провокатор! – Надя засмеялась и обняла отца.
– Эй! – возмутился тот. – Я еще не стар!
– Ты суперстар! – Надя чмокнула отца в щеку. – Спасибо, папуль, все было гениально вкусно, как всегда. Твои колдуны – мечта!
Всё-таки у нее самый лучший на свете papa!
Солнце упорно прорывалось сквозь плотно сомкнутые ресницы.