– Сейчас закажем, – Петр сел на кровати и потянулся за телефоном.
– Нет, подожди. Не заказывай. Я хочу еще кое-чего.
– Говори.
А она молчит. Молчит и смотрит ему в глаза. Петр откладывает телефон.
Вот, собственно, и настал момент.
Прижать к себе. Крепко-крепко. Кожа к коже. Сердце к сердцу. Вжать в себя так, будто хочется ее туда, в себя, внутрь, вобрать, забрать, спрятать там, чтобы больше никто и никогда не посмел причинить ей боль. Чтобы ничто плохое никогда не коснулось ее.
Это невозможно. В силу профессии Петр это отчетливо понимает.
Но так этого хочется.
Петр отвел от изящного женского уха прядь волос и тихо прошептал туда:
– Я тебя люблю. Ты же знаешь это, правда?
– Знаю, – после паузы прошептала она. – И знала… там. Если бы я этого не знала, я бы… я бы не дождалась.
Ее тело снова крупно вздрогнуло – словно отпуская совсем, разжимая ту страшную пружину, что держала ее. А потом Элина вдруг подняла голову – и крепко поцеловала его в губы.
– То, что я тебя ужасно люблю, тебе и так известно. Давай заказывать икру.
– И блины?
– И блины!
– Слушай, а, может… А, может быть, если ты себя нормально чувствуешь, то мы…
– Еще раз? Я согласна!
Петр рассмеялся.
– Еще раз – это само собой. Я подумал, что, может, на блины с икрой завтра съездим к моим родителям? Я блинов вкуснее, чем у нас дома, не ел.
– Сын ресторатора в блинах разбирается! – рассмеялась Элина. Петру ужасно нравился этот ее легкий смех. Такой же, как раньше. Она снова вернулась – его умница Эля. Теперь уже по-настоящему и совсем – его. – Я согласна! Только надо съездить ко мне домой, взять какие-то вещи. И… слушай, меня же ждут! – вдруг, словно окончательно проснувшись и вернувшись в реальный мир, воскликнула Эля. Она смотрела на Петра широко раскрытыми глазами. – Петя, я же должна была лететь… Меня же ждут. Ой…