– Испугался! – с вызовом ответил Поварницын. – Вам знакомо такое состояние, гражданин следователь? Можете считать меня трусом, мне все равно – но я испугался!
– Чего же?
– Что меня арестуют! Посадят в тюрьму!
– Что же изменилось сейчас – раз вы сами пришил к нам? Страх прошел?
– Очень смешно! – снова огрызнулся Поварницын. А потом вздохнул – и как-то вдруг весь опал и поник – словно из воздушного шарика выпустили весь воздух. Вяло махнул рукой. – Что же я – всю жизнь буду прятаться? Если не смогу доказать, что это не я, если не поверят мне, то и… То и то! – махнул рукой, в этот раз энергичнее.
Любопытный все-таки у профессора сын уродился.
– Скажите, пожалуйста, Евгений Валентинович, что вы знаете об иконах, которые хранились у вашего отца?
Поварницын вполне натурально вытаращился на Петра.
– Ничего не знаю. Какое мне дело до икон? Я по церквям не хожу.
– То есть, вы не знали, что у вашего отца в сейфе хранятся старинные и ценные иконы?
– Я даже понятия не имел, что отца есть сейф! – запальчиво ответил Поварницын.
Очень натурально, Станиславский был бы доволен.
– А откуда тогда в сейфе с иконами ваш волос?
– Чего?!
– В сейфе с иконами обнаружен волос, относительно которого у нас есть косвенные причины предполагать, что он принадлежит вам.
– Быть этого не может! Знать не знаю ни о каком сейфе и ни о каких иконах!
– Хорошо. Кораблев, оформи.
Поварницын шарахнулся от шагнувшего к нему с ножницами Арсения.
– Вы… вы чего?! Вы… что вы творите?!
Петру показалось, что еще чуть-чуть – и прозвучит хрестоматийное «Волки позорные!».