Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

– Вот чего тебе на месте не сидится, а, Ванятка? – Антонина Марковна накладывала внуку полную тарелку. – Три дня дома побыл, и все – уже снова куда-то надо. Чего ты в том Владимире забыл?

– Юрий Валентинович просил.

– А, ну это дело, конечно, нужное, – бабуля прищурилась, прикидывая, что бы еще положить к паре фаршированных перцев и горе картофельного пюре. – Да только все равно, Ванька, не сбежишь ты так.

– От чего не сбегу?

– А вот от чего ты там сбегаешь, – Антонина Марковна обернулась от плиты с полной тарелкой наперевес. – Или от кого.

– И с чего это ты взяла, что я сбегаю?

– Да уж глаза пока видят! – подбоченилась бабушка. – Вот что за парни пошли? Нет чтоб за девку сражаться, они – во Владимир.

– Мама! – теперь помощь Ване пришла с другой стороны.

– Не удирать надо, а за женщину свою биться! – не уступала Антонина Марковна. – Любовь, Ванька, никто на тарелочке с голубой каемочкой тебе не принесет.

– Я на любовь на тарелке не претендую, – такой разговор с матерью и бабушкой представлялся верхом абсурда. – Мне вот перчиков на тарелке можно?

Бабуля поставила перед ним еду с демонстративным стуком, а потом села напротив и своим фирменным жестом подняла указательный палец.

– А все одно, Ваня, от любви не удерешь. Даже хоть и во Владимир. Любовь ничем не перешибешь.

– Хлеба можно? – нарочито спокойно.

– Ты ешь да слушай старших!

– Мама, ну оставь его в покое. Взрослый. Сам разберется.

На кухне стало тихо. А потом Иван с удивлением услышал собственный голос:

– Не с чем там разбираться. И сражаться не с кем. И не за кого. Другого она любит. А любовь ничем не перешибешь, ты сама сказала, ба.

И снова тишина. А потом деловитый голос Антонины Марковны:

– А давай-ка я тебе, Ваня, еще лечо положу.

* * *

В пятницу Дуня уехала к Кате. Накупила кучу подарков детям, выбрала в магазине аксессуаров красивый палантин для подруги, а ее мужу приобрела бутылку виски.