Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я вчера вообще ничего не разглядела! Помню только что-то желтое, похожее на подсолнух. И я очень хочу послушать твою речь. Ты подготовился? Сколько листов текста?

– РЕЧЬ?! – Тобольцев поперхнулся кофе, к счастью, без фатальных последствий для рубашки.

Дуня рассмеялась и протянула ему салфетку.

– Ну, как там полагается? Почетные гости, микрофоны, все по порядку говорят о том, какое это важное культурное событие, и прочее. Вот я и интересуюсь: вы подготовили речь, Иван Иванович?

– Дуня! Я. Не. Буду. Произносить. Речь. Десять слов – это мой максимум!

– Хорошо, – она коснулась его руки салфеткой, удаляя пару капель. – Я просто спросила.

На этом завтрак закончился. Их впереди ждал выставочный зал и куча всего, что в нем сегодня запланировано.

Но для начала, как выяснилось, прямо на ресепшене Ваню ждал какой-то человек, про которого Иван не смог сразу вспомнить – знаком он с ним или нет. Но этот человек определенно знал Тобольцева и что-то спешно хотел обсудить. Что-то касающееся самого Ивана, выставочного зала и каких-то планов. Дуня кивнула Ване и двинулась в сторону лестницы. И только тут Иван сообразил, что впервые за истекшие сутки, перевернувшие его жизнь, сейчас они с Дуней оказались в разных помещениях. И отсутствие ее рядом УЖЕ стало непривычным. Тобольцев вздохнул и отвернулся от лестницы.

– Извините. Слушаю вас.

Собеседник Ивана оказался руководителем владимирского отделения ассоциации фотохудожников России. И считал, что им очень нужно провести во Владимире через пару месяцев персоналку Ивана Тобольцева. В Ваниной голове, занятой Дуней и предстоящей детской выставкой, совсем не было времени на осмысление этого предложения, поэтому пришлось взять визитку и клятвенно пообещать подумать и дать ответ в ближайшие дни. На том и распрощались.

Дунин взволнованный голос он услышал, еще только открывая дверь номера. И пальцы дрогнули на ручке.

Она стояла лицом к окну, положив руку на шею. И разговаривала по телефону.

– Паша, перестань кричать, я все же пока твой руководитель. – Ваня аккуратно прикрыл за собой дверь и шагнул в номер. А Дуня после паузы продолжила разговор: – Да, я знаю, это важная встреча, но я не могу приехать… не могу… Да, мы упустили проект дома дочки политика, – она слегка повернулась, и стало видно, как теперь пальцы трут лоб. – Я знаю, что этот клиент очень важен, знаю… – пара беспокойных шагов у окна. – Я что-нибудь придумаю, обязательно. Скажи… скажи ему, что у меня важная командировка, что я встречусь с ним при первой возможности, как только возвращусь в Москву… Соври, в конце концов, что-нибудь! Про международный семинар дизайнеров, да!.. – плечи устало опустились. – Мы выберемся, Паш, обязательно. Я придумаю.

Слова обрисовали картину очень точно. Но яснее слов были ее голос и жесты. Дуня опустила руку с телефоном и прижалась лбом к стеклу. Ваня не знал, что сказать. Просто не знал. Единственное, что было сейчас правильным, – подойти и обнять. Дуня словно ждала его прикосновения. Повернулась, положила голову на плечо и сказала, все так же глядя в окно:

– Какая красивая осень за окном.

Они говорят не то и не о том, но Ваня старательно ей подыгрывает:

– Теперь это мое самое любимое время года, – а потом, после паузы, все же произносит: – Спасибо.

Это слово тут нелепо, но другого нет.

Спасибо тебе за то, что ты остаешься со мной, несмотря на все это. Наверное, я должен тебя отпустить, заставить уехать к важным делам и клиентам. Но не смогу этого сделать. А ты не уедешь. И мы оба это знаем.

И поэтому они продолжают играть в веселый и необременительный треп.