Двое молчаливых ребят на «Тойоте» пристроились на парковке рядом со съездом. Будут бдить. Рацию Масаюки они отдали еще в аэропорту. Чтобы в случае любых проблем быть на связи. Вряд ли парни с военной выправкой знают, кого их отправили страховать. Но к делу подходят серьезно. Не улыбаются, головами по сторонам крутят, выискивают потенциальных диверсантов. Блин, быстрее бы своих набрать. Хотя даже если я буду на танке по Окинаве кататься, наверняка рядом еще кого-нибудь сунут на велосипедах с повязками военной полиции. Потому что — положено.
В качестве подарков набрал разного. Если в самолет «можно», то не стал мелочиться. Здесь и сладкое, и в переносном холодильнике крабообразные разные на колотом льду. Свернутые в трубочку плакаты «Бэби-Кавай». Насколько знаю, у Тошайо Уэда двое детей. Старшая — девочка-подросток. Может, понравятся постеры. Группа набирает популярность, а здесь — с автографами. Эксклюзив. Плюс просто разной забавной мелочевки куча, типа сувениров «Не забывайте Токио». Это будут остальные вручать, чтобы не с пустыми руками в гости ввалились.
Стучусь в дверь. Открывает худой очень высокий мужчина. Руки — перевиты пучками жил. Сразу видно, что очень сильный. Сначала в его глазах мелькнуло удивление. Само собой — старшеклассник и девочка в подобии школьной формы, позади громила и женщина с покрытым шрамами лицом в черных костюмах. Еще один экс-сумоист последним в очереди с пакетами в руках. Простой человек подумает, что борекудан адресом ошиблись. Но тут кузнец заметил катану в моей левой руке и чуть улыбнулся:
— Исии-сан? Охаё годзаимас. Сумимасен, ждал вас ближе к обеду.
— Охаё годзаимас, Уэда-доно. Не стоит извиняться, просто мы ранние птички. Но если вам неудобно, мы погуляем у моря и подъедем позже.
— Что вы, проходите в дом. Мои только что уехали в магазин за продуктами, будут позже. Зато никто не помешает говорить. Младший проболел часть школы, сейчас никак не может наобщаться.
— Дайджобу десу, не волнуйтесь.
Внутри достаточно скромно. Хотя японцы не выпячивают возможный достаток. Обычно о возможной цифре на банковском счете можно понять больше по району, где живет человек. И размеру участка. Хотя здесь участки пока еще большие, это не центр Токио. Но все равно — кузнец явно не бедствует. И внутри видно, что очень много сделал собственными руками. Умеет и с деревом работать, судя по новым полам и резным столбикам по бокам дверных проемов.
Вручив коробки, пакеты и все, что добыли из багажника, рассаживаемся у стола. Часть сразу выкладывается на два блюда и занимает место рядом с чайником. Еще раз благодарим за оказанную честь принимать нас, извиняемся за доставленное беспокойство. После того, как ритуальный первый кусочек съеден, Тошайо взглядом указывает на катану:
— Насколько я понял, моя работа вам понравилась.
— Ваш меч, мастер, несколько раз спасал жизнь мне и самураям, кто прикрывал спину. Я вам обязан, Уэда-доно. Поэтому хочу спросить, чем могу отблагодарить за столь ценный подарок?
— Для меня честь, что это произведение искусства служит благим целям. Этого более чем достаточно.
Да, достучаться до кузнеца будет сложно. Скорее всего, он уже все для себя решил. И осел на одном месте, чтобы здесь закончить жизненный путь.
— Уэда-доно, вы знаете о скрытых свойствах созданной катаны?
Похоже, мужчина не понимает, о чем я говорю. Поэтому аккуратно вынимаю клинок из ножен, положив сталью на левое предплечье режущей кромкой наверх. Затем вливаю чуть-чуть силы в рукоять. Тонкая серебряная нить заточки на чернильно-черной полосе меняет цвет на хищный багровый. Дав возможность рассмотреть результат, впитываю то, что называю «маной» обратно и возвращаю оружие на место.
— Это как-нибудь сказывается на качествах? — осторожно спрашивает Тошайо. Забавно, похоже открытый мной эффект — неожиданная новость для него.
— Вы ведь дорабатывали свое творение при помощи дара.
— Его остатков, — поморщился хозяин. — Я выгорел и не способен больше на что-нибудь серьезное. Разве что непогоду могу предсказывать, когда руки ломит.
— Я катаной могу разрубить деревянную балку толщиной в мою ногу. Одним ударом.
После долгой паузы мастер кланяется и тихо произносит, выпрямившись: