Начало нас

Сиенна молча указывает на кровать. 

— Садись. Сними рубашку.

Я закатываю глаза и натягиваю через голову окровавленную рубашку. Она снова задыхается, осознавая ущерб. Господи, может ли она еще больше раздражать?

Я сажусь на край кровати, а она стоит рядом со мной, чтобы лучше видеть мои травмы. 

— Под твоей кожей застряло несколько осколков. Не волнуйся, я их вытащу.

Я лишь хмыкаю в ответ.

Она пинцетом убирает все осколки стекла, а я изо всех сил пытаюсь сдержать болезненную гримасу. У меня высокая болевая терпимость, но, черт возьми, это жжёт. Интересно, если бы я налил на него немного дорогого отцовского виски, заглушило ли бы это боль?

Закончив, она заканчивает протирать рану антисептическими салфетками, а затем перевязывает мне плечо. 

— Пожалуйста, — говорит она с большим высокомерием в голосе.

— Спасибо, — бормочу я себе под нос. Я действительно ненавижу быть в долгу перед ней.

Это будет уже второй раз.

— Тебе действительно пора перестать драться, — отчитывает она меня, как будто имеет на это полное право. — Я думаю, что этот мальчик Коултер оказывает плохое влияние. Каждый раз, когда вы тусуетесь с ним, за вами двоими всегда происходит какая-то драма.

У меня тут же поднимаются волосы, я чувствую, что защищаю и Мэддокса, и себя. Сиенна ни черта не знает. Она ни черта не понимает. 

— Ты не моя мать.

В тот момент, когда эти слова сорвались с моих уст, я понял, что сказал что-то неправильное. Я сказал правду, но время было выбрано неправильно.

Сиенна кладет указательный палец мне под подбородок и поднимает мою голову так, что я смотрю ей в лицо. На ее губах застенчивая ухмылка — бесстыдная и неискренняя.

Ее большой палец касается моей челюсти. 

— Ты прав, я не твоя мать.

Сиенна наклоняется, приближая свои губы к моим. Я чувствую ее дыхание на своей коже, когда она многозначительно шепчет:

— Но в том-то и дело, что бы я ни чувствовала к тебе, это определенно не по- матерински, Колтон.