— Я не хотела вставать между тобой и Мэддоксом. Это не входило в мои намерения, — пробормотала она, кусая губы.
Но она это сделала. Кроме того, я не могла винить ее, на самом деле.
Я закатила глаза, выглядя равнодушной. Но каждая клетка внутри меня бушевала, болела, ломалась.
— Почему ты не сказала Мэддоксу, когда узнала, что беременна? Почему ждала до шести месяцев?
— Я была… обеспокоена и напугана. Я не знала…
— Но ты должна была сказать ему, как только наши отношения стали достоянием общественности, — возмутилась я.
— Нет, — запнулась она. Вот чертова лгунья. — Я поговорила с Мэддоксом. Я сказала ему, что вам не обязательно расставаться. У нас все получится...
Я подняла руку, прерывая ее слова.
— Мне не нужно, чтобы ты говорила с Мэддоксом вместо меня. Мы с Мэддоксом дружим гораздо дольше, чем ты его знаешь. Я знаю его лучше, чем кто-либо другой, а он знает меня лучше, чем себя. Если мы хотим разобраться в этом, мы это сделаем. Нам не нужно, чтобы ты играла роль посредника.
Бьянка кивнула со слезящимися глазами.
— Что-нибудь еще?
Ее взгляд скользнул мимо моей головы, и она избегала смотреть мне в лицо. Она закусила губу, прежде чем прошептать:
— Мэддокс и его родители возвращаются на Манхэттен. Брэд хочет быть в комфорте своего собственного дома.
Что…?
Боже мой.
Я споткнулась спиной о стол, мои колени подкосились. Он уезжал. Мэддокс уезжал, а я не знала…
Мои губы разошлись в безмолвном крике, и я сжала кулаки.
Бьянка вбила последний гвоздь в крышку гроба, когда раскрыла свою очередную тайну.
— Он попросил меня поехать с ним. Он сказал… что хочет быть рядом до конца моей беременности и во время родов.
— Что насчет… его экзаменов?