Театр тающих теней. Под знаком волка

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вещи какие-то у ЖЖ, ну, у мамы то есть, можно взять. В Ликиных вещах недостача по объему ощущаться будет, — то ли указывает на Далину немощность, то ли комплимент делает Джой. — А с ЖЖ вы примерно одной комплекции. Не думай ничего.

Она и не думает — после двух ударов по голове это проблематично. Но, даже не думая, догадывается, что лучше отсюда уйти как можно скорее, забыв всё, зачем приходила.

Одежда, бог с ней, Женя, может, на первое время поделится. А деньги? Не будет же она у Жени на шее сидеть.

Деньги! Деньги…

Безумная герцогиня Карлица Мадрид. 15 декабря 1676 года

Семь часов утра

Холодно.

Когда во дворце стало так холодно зимой? Раньше было тепло. В любое время года. Летом — прохладно. Зимой — тепло. Бегала босиком по каменным полам, чтобы не стучать деревяшками туфелек под чужими фижмами, и не мерзла. А теперь большим одеялом, которым трех таких, как она, можно укрыть, укуталась так, что только нос снаружи, и холодно!

Ноги как лед. Руки и того холоднее.

Еще и пот. Липкий пот, в котором она просыпается какую уже неделю. Хворь какая-то уже давно лихорадит, то кишки наружу рвет, то в холодном поту просыпаться заставляет.

Но хворь обычно неделя-другая — и проходит. Или сводит в могилу. А она застряла — ни туда, ни сюда. Не помирает она, но и не здоровеет. Зависла между небом и землей. Хотя кто знает, есть ли ей путь на небо? Грешна ли? Или свята?

И так прожила куда больше, чем собиралась.

Когда только привезли ее к Герцогине, к роскошному великолепному двору Филиппа IV, слышала про прежнего главного королевского карлика Франсиско Лекано, что умер тот двадцати двух лет от роду, прожив «немало для таких, как он». Приняла как должное. «Такие, как она» долго не живут. Собралась жить до своих двадцати двух. И всё успеть.

Успела. А жизнь оказалась куда длиннее. Уже почти в два раза дольше живет. Но умирать не хочет.

Стара она уже?

Наверное, стара. Сорок лет ей, наверное.

Рождения своего она не знает, но ее обожаемая Герцогиня, когда привезли ее ко двору, говорила, что ей десять лет. Плюс прожитые во дворце тридцать. Сорок и набирается.

Королева-Регентша и того старше, но о королевском возрасте кто вслух поминает! Марианна, она только днем вся в черном и так истово молится, хоть святых выноси, а ночи с фаворитами проводит, даром, что ей уже сорок два.

Что осталось на месте той хрупкой девочки-принцессы, которую без малого тридцать лет назад привезли ко двору и передали на руки Герцогине, дабы готовить к браку с ее дядей, королем Филиппом IV! Куда делись доброта и искренность угловатого подростка? Откуда у той девочки взялись эта жесткость, и ледяной королевский тон, и неприятие другого мнения, кроме собственного?

А ее доброта куда делась? Ее собственная доброта? Ее — Первой Дамы. Ее — Карлицы. Ее — Лоры.

Марианна в свои лета по-прежнему стройна. А ее саму последнее время разносить стало. Живот появился. И даже груди. На тридцать лет позже, чем она жаждала. Но толстеть она стала только к старости. А новые карлицы, привезенные в подарок королю новому, малахольному сыну Марианны — Карлу, с юности толсты. Эухении еще и пятнадцати нет, а живот уже висит, и живот толще, чем у нее в сорок. И ноги, и груди — все толще. Сама видела, когда новых карликов, прежде чем допустить ко двору, осматривала. В рот заглядывала. В уши. Груди мяла. Ее саму когда-то, бог миловал, так никто не мял. Она в их возрасте под фижмами дворцовую науку изучала. Эти, новые, под фижмы не пролезут. Другого рода-племени. Но грудями бог не обделил. И зимой таким, поди, не холодно.