— Ну, у тебя не очень-то разговоришься. Чуть что… Да, дела и случаи.
Розов вспомнил: когда они еще служили в милиции, у Игоря Степановича это была любимая присказка. Дела и случаи.
— Чувствую, не по зубам мне это дело. Не по зубам…
— Да ладно. Не прибедняйся. Ты всегда поначалу любил поплакаться…
«Чего это он? — подумал Михаил Андреевич. — Врет и не краснеет. И не случайно он мне тут попался. Кто-то его подослал. — Полковник уже хотел сказать своему приятелю: “Ну-ну! Ври дальше”, — но раздумал. — Послушаю, чего он еще мне нарассказывает».
— Третий день, а мы словно и не приступали.
— Да не может такого быть!
— Оказывается, может! Вот ты, например, веришь в честные глаза?
— Верю. Мало что ли на свете людей с честными глазами?
— У женщин. У женщин бывают такие глаза?
— И у женщин.
— Да ладно… Ты мне сам говорил: не верь женским глазам. А если они и выглядят честными, то за этим такие бездны…
— Чего не скажешь, когда сердишься. — Улетов смутился.
— Вот и выходит — ты «соврамши». Помнишь Фагота? Это же он наябедничал на Бенгальского: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши». Ты хоть на пенсии стал читать?
Улетов подвигал бровями. Он всегда так делал, когда не знал, что ответить.
— Так ты Булгакова читал? — настаивал полковник.
— Что, на нем свет клином сошелся?
— Так ты и вообще ничего не читал.
Про то, что один из подозреваемых пел песенку, как Уверлей пошел купаться, Розов умолчал. Уж слишком несерьезным сейчас это ему показалось.
— Чего ты на женщин ополчился? Огорчила тебя какая-нибудь краля? — перешел с опасной книжной темы на женщин Улетов.