Полковник сгреб со стола все бумаги — какие-то папки, начатые (и никому не нужные отчеты) свои заметки, экспертизы — открыл старый, почему-то покрашенный коричневой краской сейф и забросил туда весь этот бумажный хлам.
Телефоны надрывались, и Розов, усмехнувшись с каким-то плотоядным удовлетворением, захлопнул дверь в заливающийся телефонным перезвоном кабинет.
— Пройдусь, — доложил он дежурному по Управлению. — Маршрут знаешь. В случае необходимости… — Он козырнул и не спеша двинулся к выходу.
Здесь, на Бульварном кольце, ему не досаждали телефонные звонки, никакое начальство не могло его призвать под свои «светлые очи». Здесь, среди редких прохожих, он мог спокойно размышлять о том, что его волновало больше всего. Сейчас это было неприятное дело о двойном убийстве в доме по улице Заплетаевой. Чего уж в этом было приятного? Прошло три дня, а дело рассыпалось. Все улики казались подозрительными, свидетели — ненадежными. И, что самое главное, он ни в чем не был уверен. Ни в уликах, ни в свидетелях. Кажется, перекрестись, — говорил ему когда-то его учитель, старый опер из района, в котором были три кладбища. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Сейчас, как никогда, он готов был перекреститься.
«А Дима-то! Честные глаза! Да у них у всех честные глаза, а дела…»
Наверное, дела у них были не слишком-то… Но полковник не успел додумать, какие у них дела. Его окликнули.
— Михал Андреич!
«И тут нет покою», — сердито подумал полковник и обернулся.
Перед ним стоял и улыбался его бывший сослуживец Улетов. Тот самый старый опер из района с двумя кладбищами. Когда это было!
— Ты, Игорек?
Два года назад Улетова проводили на пенсию уже полковником. На какое-то мгновение Розову почудилось, что это и не Улетов вовсе, а он сам, старый пенсионер, идет по Бульвару и увидел вдруг молодцевато вышагивающего Женю Филина.
— Рад тебя видеть, Игорь Степаныч! Подваливай. Баба бредит, да кто ж ей верит?
— Ну и память у тебя, дружище. Да ведь я тогда сильно сердит был на одну даму. — Похоже, он смутился. — А что? И у тебя с дамой проблемы?
— Вся беда в том, что у нее глаза честные.
— Ну, что ж. Это бывает. Не присядем? — Улетов показал на пустую, выглядевшую покинутой скамейку.
И Михаил Андреевич рассказал старому приятелю обо всех затычках, что его мучили.
— Так говоришь, это Дима Якушевский на «честные глаза» напирает? Я его хорошо помню. Еще при мне он в отделение пришел. Такой вежливый лейтенант. Куда там! Мы тогда еще в милиции служили. Он все такой же задумчивый?
— Задумчивый, задумчивый, — проворчал Розов.
— С ним еще молоденький паренек пришел. Женя.
— Филин. Этот очень уж инициативный. И языкастый.
ebooksa