Желваки на лице Хела заходили. Мой ответ его не удовлетворил, но он знал, что всё сказанное правда.
– Добейся хотя бы разговора.
– Можно попытаться, но, опять же, разговаривать с нами или нет – его право. Он бог, а я ему никто.
Тишина стала напряжённой, и я шумно выдохнул, решая пойти на компромисс.
– Хорошо. Такая будет сделка: вы оставите мою сивиллу в покое, а я сделаю всё, что смогу, чтобы Гипнос поговорил с тобой. Если он не явится, то мы попробуем ещё раз, но позже. Если же он выйдет, но откажет в возвращении прорицания девушкам, то мой долг будет выплачен. По рукам?
– Да, – после раздумья хмуро согласился Хел. – Завтра утром мы поедем в Санкт-Данам.
Я не успел возразить: Хел вышел, хлопнув тяжёлой дверью. Я запустил руки в волосы и сжал, ощущая раздражающую боль в затылке, держался, чтобы несчастные светильники сохранили свою форму, но ближайший всё равно жалобно заскрипел. Я материл Хела и весь белый свет про себя, медленно успокаиваясь, а выйдя в коридор, распорядился, чтобы завтра приготовили нужную одежду для поездки. После направился к спальне Лексы, у дверей переговорил с целителем. Тот рассказал, что сивилле не просто лучше, а мучающие её головные боли сошли на нет. Это единственная хорошая новость за сегодня, и моя улыбка хоть и вышла слабой, но была искренней.
– Что делаешь?
От моего вопроса Лекса вскочила на ноги, опрокинув низкий столик с кисточками. Краски она успела подхватить, но испачкала руки. Моя улыбка стала шире от её неуклюжих попыток скрыть от меня мольберт. Она встала, загородив его собой, но тот был слишком заметным. Я деликатно сделал вид, что не понимаю происходящего, и смотрел исключительно ей в лицо.
– Извини. Было скучно… не знала, чем себя занять теперь, когда дара нет. И вот решила… порисовать. Вспомнила, что хотела научиться, – затараторила она, сняла холст с мольберта и отставила в сторону, пряча нарисованное. – В детстве не вышло. Времени не было, а сегодня внезапно вспомнила и попросила слуг принести краски. Извини… Надеюсь, ты не против?
Она принялась собирать кисти и краски, продолжая оправдываться. Я не мешал, наблюдая, как она нервничает из-за такой мелочи, разглядывал разноцветные пятна на фартуке и руках. Её каштановые волосы были собраны в пучок на голове, но он растрепался из-за того, что она часто наклонялась.
– Ты злишься? – неожиданно спросила она, смиренно замерев на месте.
Я невольно рассмеялся: непривычно было видеть её детское смущение и полнейшую неуверенность. С самой школы она знала себе цену и даже спустя годы при нашей встрече понимала, какое впечатление на меня производит. Теперь же Лекса глядела на меня широко распахнутыми голубыми глазами с неаккуратной причёской и пятнами жёлтой краски на щеке, о которых она определённо не знала. Мой смех смутил её сильнее, она покраснела, а веснушки на носу стали заметнее.
Я умолк, подошёл ближе и, не отдавая себе отчёта, взял её лицо в ладони и потянул к себе. Это был аккуратный, невинный поцелуй. Я не настаивал, а Лекса не оттолкнула. Я оторвался от её губ раньше, чем позволил себе без спроса что-то большее.
– Не злюсь.
После поцелуя её глаза совсем округлились, она следила за моим выражением лица, пока я стирал краску с её щеки. Это внимание заставило моё сердце биться чаще, я ощутил, как горят уже мои уши, и неожиданно пожалел о своём порыве. Сейчас у меня нет прав на влюблённость, которая будет сбивать с толку.
– Я бесполезна теперь. Ни дара, ни каких-либо других способностей. Ты уверен, что я могу остаться во дворце? – спросила Лекса.
Я отпустил её лицо, но она не отодвинулась, поэтому я сам предусмотрительно сделал шаг назад.
– Ты должна остаться здесь, Лекса. В других местах для тебя небезопасно, – открыто напомнил я, садясь в одно из кресел. – Расскажи мне правду. Ты замешана в исчезновении дара?
Я не хотел давить, но из-за условий Хела время поджимало. Лекса закусила губу и опустила взгляд в пол. Она могла сдержаться, могла скрыть эту тревогу, но не стала, открываясь мне целиком.