– Зи, мать твою, остынь! – Мэддисон хватает меня сзади за майку, не давая приблизиться к судье, который, блин, слепой.
– Подсечка. «Чикаго». Одиннадцатый номер. Две минуты.
– Да пошло оно все!
– Зи, тащи свою задницу на скамейку и заткнись к чертовой матери! – Мэддисон подталкивает меня к противоположному краю арены, где я должен провести еще две минуты вне игры – мое третье удаление за вечер.
Болельщики «Чикаго» бьют по стеклу, пытаясь привлечь мое внимание, но я не смотрю по сторонам, уставившись на лед прямо перед собой.
Эта игра – отстой.
Что ж, ребята играют великолепно – все, кроме меня. Я играл небрежно, наносил грязные удары и в целом был скорее помехой, чем помощником для своей команды.
С таким же успехом я могу убраться отсюда – по крайней мере, окажу парням услугу.
Затеять бессмысленную драку – это просто замечательно, учитывая, что я кипячусь уже целую неделю и мне нужно на ком-нибудь выместить зло. Грязная драка на льду? Болельщики только этого и ждут. Какой смысл их разочаровывать?
Причина моего недельного паршивого настроения – исключительно в том, что я не видел и не слышал одну конкретную кудрявую стюардессу со времени благотворительного вечера. Я бы не сказал, что Стиви меня избегает, поскольку у нас не было выездных игр, и у нее нет моего номера телефона, но все же, если она передумает и согласится, чтобы я сводил ее на свидание, она знает, как со мной связаться.
Но очевидно, она так и не передумала.
Испытывать чувства – это отстой. Ужасно, когда на них не отвечают взаимностью. У меня никогда не было такой проблемы. Мне никогда никто не нравился, и какими бы ни были мои намерения в отношении женщины, они всегда были взаимными.
Это нелепо – в двадцать восемь лет придавать такое большое значение тому, что тебе кто-то нравится. Но для меня это важно. Я никогда ни к кому раньше не испытывал чего-то большего, чем простое физическое влечение. Но в Стиви меня привлекают ее тело, разум, слова и сердце.
И она недосягаема из-за моей испорченной репутации.
– Одиннадцатый, встаешь, – напоминает мне судья на скамейке штрафников. Истекают последние пятнадцать секунд моего двухминутного срока, и я встаю.
Как только дверь из плексигласа[13] открывается, позволяя мне выйти на лед, я нацеливаюсь прямо на звездного форварда «Тампы», наношу грязный удар и отбрасываю его на борт, в то время как шайба находится далеко от его клюшки.
Когда меня выводят из игры и отправляют в раздевалку, Мэддисон разочарованно качает головой, а я бросаю через плечо:
– Оказываю вам, ребята, услугу!
Быстро приняв душ, я переодеваюсь в костюм, хватаю из шкафчика ключи и бумажник. До конца третьего периода еще десять минут игры, но мне нужно отсюда убираться. Команда может оштрафовать меня за пропуск послематчевой встречи и пресс-конференции. Мне все равно.
– Зи, – нежный голос Логан останавливает меня на полпути, когда я открываю запасный выход из раздевалки. Она стоит на противоположной стороне коридора. – Ты в порядке?