– Это защитит тебя, – говорит она, когда я погружаюсь в воду.
С каждым днем мне все труднее скрывать свою беременность. Одежда мне еще впору, но это вопрос времени. Если бы не эта революция, если бы мы жили как раньше, а наш мир не разваливался на куски, родители давно бы уже заподозрили неладное.
Это, пожалуй, единственное, за что я могу поблагодарить Фиделя.
Никогда не думала, что способна кого-то ненавидеть так сильно, как сейчас ненавижу его. Каждый его взгляд – словно пощечина. Почему он не умер вместо Пабло?
Слезы текут по моим щекам и капают в воду.
– Тише.
Она гладит меня по волосам, напевая своим успокаивающим, глубоким голосом, и я снова становлюсь маленькой девочкой, чувствующей себя в безопасности в ее объятиях.
– Ты будешь петь колыбельные моему ребенку? – спрашиваю я ее.
Магда улыбается.
– Конечно. Так же, как пела тебе и твоим сестрам. – Она сжимает мою руку. – Я научу тебя своим песням.
В эту ночь мне снится не кровь и не мертвые глаза Пабло, а маленькая девочка с длинными распущенными волосами, своей крошечной ручкой она сжимает мою руку. Я расчесываю ее волосы до блеска, заплетаю их в косу, а она просит меня рассказать о Кубе, о моей семье. Она внимательно слушает, а я рассказываю ей нашу историю и целую ее в макушку. Ей нравится сидеть рядом со мной. Проснувшись утром, я испытываю ошеломляющее чувство потери, понимая, что это был всего лишь сон. Я чувствую, что она отчаянно нуждается во мне.
Не знаю, что на меня подействовало – ванна или хороший сон, но я чувствую себя намного лучше и вылезаю из постели. Я быстро одеваюсь и иду в столовую.
Одна из служанок слушает выступление Фиделя по радио у себя в комнате; его голос доносится из задней части дома, и у меня возникает ощущение, будто он вторгся в наше святилище. Хватит с меня его дурацких речей, хватит с меня Фиделя и его обещаний, которые он никогда не сдержит. Это лишь пустые слова нового хозяина Кубы, где одна тирания сменилось другой. У меня возникает желание попросить служанку выключить радио, но в нынешних условиях никто не может позволить себе роскошь закрыть перед Фиделем двери. Хотим мы этого или нет, но он поселился в наших домах.
Пабло мечтал о восстановлении Конституции 1940 года, но его мечтам не суждено сбыться. Вместо Конституции Фидель нам дает Основной закон, если это можно назвать законом. В соответствии с этим так называемым законом Фидель имеет право арестовывать людей и содержать их в заключении без предъявления обвинения. Но на фоне беззакония на стадионе это кажется мелочью.
Как же они не видят всего, что происходит? Те, кто сейчас одобряет жестокость Фиделя, совсем недавно сопротивлялись жестокости Батисты. Неужели они поддерживают Фиделя только потому, что ненавидят нас? Потому что они хотели жить так, как жили мы? Неужели они верят, что Фидель – эдакий Робин Гуд, который забирает деньги у богатых и раздает их бедным? Что начнется, когда все деньги будут вывезены из Гаваны? Остановится ли он или продолжит грабить?
Служба в армии под началом Батисты является основанием для смертного приговора. Что еще Фидель придумает себе в оправдание, чтобы продолжать уничтожать своих противников?
Когда я вхожу в столовую, то вижу сестер, которые молча едят, сидя за обеденным столом, привезенным из Парижа.
– Где Беатрис? – спрашиваю я, заметив, что ее место пустует.
Изабель хмурит брови.
– Я не знаю, она уже ушла, когда я проснулась. Ты чувствуешь себя лучше?