Дружба бабушки с Анной мне всегда напоминала историю Люси и Этель, причем, судя по всему, моя бабушка была в роли Люси.
– Марисоль Феррера?
Я обернулась, услышав свое имя, и лицом к лицу столкнулась с мужчиной, который стоял, прислонившись к ярко-голубому кабриолету с массивной хромированной решеткой и белыми полосами по бокам.
– Да?
Он отошел от машины и элегантной походкой направился в мою сторону, полы его гуаяберы[3] колыхались на ветру.
Он поприветствовал меня, обратившись ко мне на очень правильном английском, и протянул руку.
– Меня зовут Луис Родригес. Моя бабушка попросила встретить вас. Она приносит извинения за то, что лично не смогла приехать – сегодня ей нездоровится.
Я пожала протянутую руку, почувствовав прикосновение мозолистых пальцев. Его рукопожатие было крепким, а кожа – теплой. Он коснулся внутренней стороны моего запястья, и когда он отпустил мою ладонь, я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу.
Я моргнула и, слегка прищурив глаза, рассмотрела его, сожалея о том, что недостаточно внимательно слушала Беатрис, когда та рассказывала про семью Анны.
На вид ему было столько же лет, сколько и мне, может, на пару лет старше – где-то тридцать пять. Волосы густые и чуть светлее моих – не черные, а, скорее, каштановые. У него были смуглая кожа и темно-карие глаза, вокруг которых разбегались лучики морщинок. Аккуратная борода обрамляла подбородок.
Это такая красота, которая редко встречается у мужчин – отдельные черты кажутся невзрачными, но в их сочетании проявляется мощная харизма, которая привлекает ваше внимание, и вы не можете пройти мимо.
– С ней все в порядке? – спросила я, перейдя на испанский. Я старалась не обращать внимания на приступ волнения, из-за которого у меня сжимался желудок.
Его полные губы расплылись в улыбке, сразившей меня наповал. Мне показалось, что я его удивила.
– Она в порядке, – ответил он на испанском. – Просто устает, ведь ей уже много лет.
Моя бабушка умерла в семьдесят семь лет. Значит, Анне уже почти семьдесят восемь.
– Она с нетерпением ждет встречи с вами. Все последние недели она только о вас и говорила.
Он наклонился вперед, взяв в одну руку мой большой чемодан, а в другую сумку.
– Можем идти? Больше ничего нет?
Я кивнула. Он проигнорировал мои слова о том, что я сама могу донести багаж, и мне ничего не оставалось, кроме как проследовать за ним к машине. Я не удержалась и провела рукой по ее гладким изгибам.
– Первый раз на Кубе? – спросил он, положив в салон маленькую сумку и открыв для меня пассажирскую дверь.