— Все не так просто. — Я кручу на пальце оловянное колечко, все еще не решаясь снять его. Несмотря на то что физически я уезжаю все дальше и дальше, кажется, что я всегда буду связана с Томом.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы жить в другом месте? — спрашивает меня Джон.
— Раньше все время думала об этом. Отчасти это и привлекло меня в Томе. Мы выходили на лодке в море, мечтали о том, как отправимся в плаванье, доберемся до Багам или до Кубы, увидим мир.
— И что потом?
— А потом вмешалась жизнь. Вам нравится работать на строительстве шоссе? — спрашиваю я, желая уйти от темы моих несбывшихся желаний.
— Да. Работа тяжелая, но под конец дня, когда голова касается подушки, почти никаких мыслей не остается.
— Наверное, тяжело было идти на войну.
— Идти на войну было легко — к этому готовят. Самое трудное было возвращаться. Когда мы уходили на фронт, в голове было полным-полно идей о том, как все будет, как ты себя проявишь, как пожертвуешь собой во имя чего-то более важного. Но что бы ты там себе ни придумал, война — совершенно другое. Однако в ней по крайней мере есть цель, задача. Ты стоишь плечом к плечу с людьми из самых разных слоев общества, и все вы связаны странной, но крепкой нитью. А потом все вдруг заканчивается.
Я беру его за руку. От моего прикосновения он вздрагивает — трудно сказать, кого из нас двоих больше удивляет это движение, — потом он выдыхает, его тело ощутимо содрогается, затем замирает на мгновение.
Не могу припомнить, когда в последний раз я прикасалась к другому мужчине, не к Тому, но боль, которую испытывает Джон, мне слишком хорошо знакома, и желание утешить было инстинктивным порывом.
Но ведь больше всего нам нужно, чтобы нас воспринимали такими, какие мы есть, чувствовали, когда нам больно, и проявляли участие.
Я быстро пожимаю его руку и отпускаю ее.
Как давно я живу без друзей.
— Как запястье — болит? — спрашивает он.
— Как вы…
— Вы старались не нагружать эту руку, когда носили поднос в ресторане. А по ранним синякам можно понять, что он жестоко обращается с вами.
— Он не всегда такой.
— Это вообще недопустимо.
Я цепляюсь за эту мысль и представляю себя живущей в мире таких отрадных абсолютных истин. Но мгновение оказывается мимолетным — его сдувает порыв ветра, ворвавшегося в открытое окно автомобиля.
К парому мы прибываем вовремя. Джон паркует машину, обходит ее сзади и открывает дверь для меня. Я морщусь, пытаясь приподняться, — большой живот тянет меня назад.