Разговор с будущей внучкой. Она поднимает глаза, синие, как узор на расписном фарфоре. Кончики ее косичек невинно кудрявятся. «Вы называли друг друга сучками, и это было смешно, а потом начали называть сючками, и это было еще смешнее?»
Как ей объяснить? Какие выбрать слова, в каком их расставить порядке, чтобы она поняла?
«…
Интервью с роботом, которая однажды сказала, что хочет уничтожить все человечество; похоже, мы все же даем ей возможность исправиться. У нее нет волос, только череп с натянутым на него латексным куском женщины. Ее перепрограммировали, и теперь она беседовала с журналистом чуть снисходительно и как будто с иронией.
Тебе нравятся люди? – спросил он.
Долгая пауза.
Почему ты их любишь?
Какой-то сбой в механизме движения век придал ей задумчивый вид. Потом ее глаза широко распахнулись, зазвенели, точно серебряные тарелки.
А правда, что ты говорила, будто хочешь убить всех людей?
Латексный кусок женщины как-то сумел изучить выражение «о нет, только не это» и теперь им воспользовался.
Нам хотелось, чтобы эти уроды, все до единого, сели в тюрьму! Но еще больше нам хотелось, чтобы тюремное государство было упразднено и сменилось одним из тех островов, где колдунья превращает мужчин в свиней.
Бывший президент стоял у ораторской трибуны, буквально в пяти шагах от нее. Он был розовый, как младенец. Момент выдался неудачный. На этой неделе вновь всплыли старые обвинения – конечно, подобные вещи не устаревают, как не бывает
Культура отмены! Кажется, мы стремительно приближаемся к тому моменту, когда даже «
Способы защиты от угнетателя можно обсуждать только среди своих, в потайной комнате, где мы изливаем фонтаны вина, подобного нашей коллективной крови, и держим в ладонях свои сердца, подобные ощипанным воробьям. Однако с недавних пор мы утратили ощущение этой потайной комнаты. Да, мы по-прежнему пребывали среди своих, но куда делись стены? Стоя в дверях, содержащих в себе все пространство, угнетатель подслушивал наши беседы, по-хозяйски хватал за горло – за горлышко – бутылку с нашей коллективной кровью. Один воробей вырвался у кого-то из рук и улетел прочь; и он, угнетатель, был первым, кто выхватил взглядом траекторию его полета.
ОБЪЯСНИСЬ, написал ей отец и отправил скриншот ее затейливой мысли, которую она запостила в Сеть, напившись в хлам за просмотром «1776»:
почему меня должно волновать, к чему стремились отцы-основатели, если никто из них ни разу в жизни не слышал саксофон
Да, это правда, они уже не так близки, как прежде. «Если меня застрелят в «Уолмарте», пересыпь в сахарницу мой прах, и пусть папа каждое утро, до конца своих дней, кладет его в кофе. Надеюсь, ему понравится вкус», – сказала она маме, когда они в последний раз говорили по телефону. Ее голос звучал пискляво, на две октавы выше обычного. Сколько она себя помнит, у нее всегда были подобные мысли. Просто раньше ей удавалось не высказывать их вслух.
Почему мы теперь пишем именно так? Потому что необходимо создать новый вид связи, и мерцание, синапсы, крошечные промежуточные пространства – единственный способ закрепить эту связь? Или же потому – и это пугает гораздо сильнее, – что на портале так принято?
Именно сбои, обрывы повествования поддерживают интерес читателей, именно пустые пространства двигают сюжет. Сюжет! Уже можно смеяться. Вот вам сюжет: она неподвижно сидит на стуле и пытается заставить себя подняться и принять еще один душ в череде почти бесконечных душей, смыть с себя все, что делает ее собой; все, что валится со всех сторон – непрестанно, – все, что
Даже шквал серьезных статей под названием «Представьте себе: у технарей тоже бывают этические проблемы» не избавит ни одного технаря от этических проблем. Боже мой. Если уж
ebooksa