Посмотри в мои глаза

Я слушаюсь. Распахиваю глаза, мутным взглядом обвожу его лицо, ловлю взгляд. Безумный. Мрачный. С тлеющими угольками похоти в глубокой черноте.

– Сука, – шипит он.

Его рот снова оказывается на моей шее. Зубы прикусывают ключицу. Тут же смягчают резкую боль влажным касанием языка. Пальцы у меня в трусиках легко проталкиваются внутрь. Потирают чувствительную плоть. Кружат по коже. Давят. Дразнят. Пока я не начинаю двигаться в такт их движению.

– Кончи для меня.

Три коротких слова. Мое тело, доведенное до предела, изголодавшееся по ласке, взрывается по его команде. Кожа становится липкой. Все нервные окончания пульсируют. Судорожно цепляюсь за его плечи, чтобы удержаться на ногах, пока по телу непрекращающимися волнами расходится ток наслаждения.

Это длится недолго. С хриплым смешком Гордеев отстраняется. Окидывает меня с ног до головы мрачным взглядом. Презрительно кривит губы. Ничего не говорит, но это и не требуется – я ощущаю все и так, ему даже не нужно напрягать голосовые связки, чтобы окунуть меня в пучину унижения.

У меня на глазах выступают слезы. Тело считаные мгновения назад пылало огнем страсти, теперь же я сгораю от жгучего стыда. На мне все еще надеты босоножки. Штаны болтаются вокруг щиколоток. Трусы сдвинуты в сторону. Топ задран. Хорошо, что хоть грудь закрыта: стремясь доказать мне свое превосходство, Гордеев даже не потрудился его снять. И его одежда на контрасте с моей в полном порядке.

Отвернувшись, Кирилл шумно выдыхает. Запускает пятерню в растрепанные волосы. Пока я дрожащими руками поправляю трусы и натягиваю брюки, он проходит в ванную. Раздается шум воды. Он моет руки.

Когда он выходит спустя минуту, которая кажется мне вечностью, я все еще стою у стены. Просто не могу двигаться, настолько я потрясена случившимся. Дрожу с головы до ног. Горло сжимают слезы.

– Я позвоню, – бросает коротко.

Щелкает входная дверь. В этот момент я даже не понимаю, кого ненавижу сильнее – себя или Гордеева.

Глава 17

«Ненавижу его. Ненавижу. Хотел наказать меня? Продемонстрировать, какой властью надо мной обладает? Что ж, надеюсь, он удовлетворен, потому что я больше никогда не позволю себе капитулировать перед ним таким образом. Никогда не пойду на поводу у собственных низменных чувств. Не сдамся. Не буду».

Кипя от гнева, обиды и возбуждения, которым все еще пропитана каждая клетка тела, я решительно ступаю под горячий душ. Больше не плачу – много чести. Взращиваю в себе злость. Она лучше, чем слезы. Что угодно лучше, чем слезы.

А я ведь считала, что злость – это деструктивное чувство, разрушающее человека. Глупая. Глупая. Глупая идиотка. Хорошо, что сегодня Гордеев избавил меня от этого наивного убеждения. Больше никаких иллюзий: прошлое – в прошлом, настоящее предельно ясно. Ультиматум. Долг. Платеж. Три недели. Я, конечно, справлюсь. Без лишних чувств и сантиментов. Раз Кирилл может – и я смогу.

Щедро намыливаю кожу гелем, ожесточенно тру мочалкой тело в отчаянной попытке стереть с себя любые напоминания о прикосновениях, поцелуях, болезненно сладких ощущениях, которые подарили мне руки, губы и язык Гордеева. Ничего не помогает. Его запах будто въелся в кровь, а пальцы поставили несмываемый отпечаток на коже. И как же бесит, что то, что для него было показательным актом возмездия, для меня стало настоящим потрясением и оставило после себя такую физическую и эмоциональную опустошенность.

«А чего ты хотела, дурочка? Чего ждала, когда он выкатил свое условие? Что он будет устраивать романтичные вечера так, как раньше? Дарить ласку и нежность? Целовать до потери сознания?»

Целовать… Он ведь даже не поцеловал меня! Ни разу. Искусал мою шею. Сделал все максимально отстраненно, чтобы подчеркнуть пропасть между тем, что было тогда, и тем, что есть сейчас. Все было просчитано. Пока я беспечно купалась в водовороте страсти, он четко и методично следовал своей цели. Намеренно распалял, чтобы ударить как можно больнее. И я знала, должна была знать, что к этому все и идет. Просто не ожидала, что будет так… так больно. И страшно. Потому что даже сейчас в голове непрестанно вертится вопрос: что я буду делать, если завтра Кирилл решит сделать что-то подобное снова? Он наглядно продемонстрировал мне, что за все годы я так и не смогла побороть своей слабости к нему. Ни с кем и никогда я бы не вспыхнула так быстро. Ни с кем и никогда мое унижение не было бы столь сильным. Только с ним. Так было всегда. Думала, что переболела. Но нет, губительные споры все еще там внутри, спрятались глубоко – не вырвешь.

Делаю температуру воды ниже, чтобы привести себя в чувство. Холодно. Но голова немного прочищается. По крайней мере, первый порыв – покидать вещи в сумку и уехать в ночь – уже не кажется единственно верным. В своей жизни я достаточно бегала. И как бы тяжело мне ни было признавать это, Гордеев прав, на все это я согласилась сама. Согласилась, просто не подумала о последствиях, а значит, мне некого винить. Кроме себя.

Насухо вытираюсь полотенцем и надеваю пижаму. Хочу поскорее уснуть. Уснуть, а завтра посмотреть на ситуацию свежим взглядом. Но растревоженное ласками тело не дает мне забыться. Заставляет с маниакальным упорством переживать минуты высочайшего наслаждения и одуряющего унижения. Снова и снова.