Я не хочу выходить. Естественно. Это глупо, но сейчас мне просто страшно спускать с Леры глаза, как будто она может исчезнуть, как делает это постоянно. Мой взгляд находит встревоженные фиалковые озера – она смотрит на меня смущенно, напряженно и, наверное, немного подозрительно. Не очень удивительно после того, что я устроил накануне.
– Я жду, – напоминает о себе Римма Ивановна.
– Я буду за дверью.
Уже там, в коридоре, я устало закрываю глаза и сползаю по стене на пол. Голова разрывается от мыслей и вопросов. Многие из них я хочу задать Лере: кто постоянно ей звонит, почему она плакала, зачем на ночь глядя пошла гулять. На другие я бы хотел найти ответы в самом себе, потому что пока вопросов к себе у меня больше, чем ответов.
Где-то в отдалении хлопает дверь, слышатся торопливые шаги.
– Как она? – Хриплый голос Панина разрезает тишину больничного крыла «Синички».
– С ней все будет в порядке, – отвечаю я, вставая на ноги. – Римма Ивановна ее осматривает.
– Может быть, стоит отвезти ее в город? В больницу? – спрашивает он, заламывая руки. На морщинистом лице тень неподдельного беспокойства и страха.
– Давайте дождемся, что скажет Римма Ивановна, – предлагаю я.
Забавно, но моя первая реакция на случившееся – немедленно посадить Леру в машину и повезти в город, чтобы ее обследовали врачи. Сейчас, когда страх немного отступил, когда я своими глазами увидел, как профессионально выполняла свою работу штатный врач «Синички», я готов прислушаться и к самой Лере, которая убеждает, что в порядке, и к Римме Ивановне.
Панин опускается на кушетку у стены. Какое-то время мы сидим в тишине, которая позволяет слышать приглушенные звуки разговора за дверью, но разобрать слова не представляется возможным.
– Что с ней произошло? – спрашивает Панин, когда молчание затягивается.
– Как я уже сказал Паше, а он, я знаю, передал вам, Александрова неудачно вышла погулять. Нога в кроссовке провалилась и застряла между камнями.
– Ох уж эта Лера, – раздраженно бормочет Панин. – Разве так можно: ночью соваться в лес?
– Ваша племянница полна сюрпризов, – с мрачной иронией замечаю я.
Директор снова вздыхает, потом вдруг кладет руку мне на плечо и крепко его сжимает, явно вкладывая в этот жест особый смысл.
– Спасибо, Кирилл. Просто спасибо.
Еще через пару минут дверь процедурного кабинета открывается. Я вскакиваю на ноги. Панин тоже поднимается и сталкивается нос к носу с Риммой Ивановной.
– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – говорит она вежливо и еще до того, как Панин успевает что-то спросить, тараторит: – Все у Леры хорошо, не волнуйтесь. Она перемерзла и не выспалась, на ноге содрана кожа, но она молодая и здоровая, все будет в порядке. Сегодня я оставлю ее в больничном крыле – понаблюдаю за ее состоянием.
Пока директор слушает фельдшера, я через ее плечо фокусирую взгляд на Лере. Она полулежит на кушетке с закрытыми глазами, словно боится взглянуть на меня и своего дядю, один ее вид, такой беззащитный и трогательный, заставляет мое сердце болезненно сжаться.