Это одна из худших частей. Когда кто-то спрашивает, когда вы сделали себя уязвимым перед ним, открыли себя для осуждения, и тогда вам приходится ждать, «поймут ли они это» или отмахнуться от этого, потому что, когда они отвергают вашу правду, они отвергают и вас.
— Господи. Это похоже на то, будто тебя снова, и снова, и снова загоняют в борт.
Сочувствие, смешанное с пыткой, исходившее от него, заставили меня сморгнуть слезы.
— Да. Полагаю, но я не уверена, что это именно так. — Потому что, эй, быть загнанной в борт выглядело отстойно. Когда его так сильно били о борт, я видела, как он это делал, и видела, как его вот так толкали, и я уже съеживалась, просто представляя это.
Но он понял. Вроде того. Или пытался.
Этим было все сказано.
— Мне жаль, что ты проходишь через это.
Еще больше слез. Прямо сейчас я просто моргала без остановки.
— Чувак, — прошептала я.
Он рассмеялся, затем стал свирепым, когда наклонился вперед, его взгляд поймал мой и удерживал.
— Мы уже говорили об этом. Никогда не называй меня «чувак».
— Чувак. — Я рассмеялась.
Он усмехнулся, затем его глаза снова потеплели, когда он оглядел меня с головы до ног.
— Ты собиралась ложиться спать?
Я кивнула.
— Да.
— Могу я уговорить тебя посмотреть фильм? Или спорт? Я имею в виду, ничего, если я просто потусуюсь с тобой, то есть, если ты сейчас в настроении?
Еще больше жара. Еще больше покалываний, и я начала пульсировать. В моем теле происходило настоящее цветение. Словно одеяло покрывало мои внутренности, и оно распространялось, и это было восхитительно, и это заставило меня чувствовать то, что было опасно чувствовать такой, как я.
Но я поймала себя на том, что шепчу в ответ: