— Чего вздыхаешь, как Ромео? — шепнула ему жена.
— А чо — я Ромео.
— Бородатый Ромео? Ха-х. Так спой, светик. Сыграй мне на струнах своей любви. Не стыдись. Где твоя гитара…
— Гитара?.. — Матвей, пьяный от желания, растерянно огляделся. — Вот! — ответил он, стыдливо гладя ей в глаза, и, не найдя другого инструмента, смущенно опустил взгляд на оттопыренные в районе ширинки штаны.
— Ах ты пошляк! — обдавая лицо тёплым дыханием со вкусом малинового варенья, сказала Параскева, она прижала мужа к стенке и коснулась кончиком носа его широкий нос. Потёрлась, поелозила и нежно поцеловала нос, лоб, глаза, губы… В такие моменты его губы обретали естественность и полноту. Параскева сняла с него рубашку и, не останавливаясь, продолжила осыпать поцелуями мужнину шею, твердые мускулистые плечи, широкую грудь, выписывая пальцами на груди замысловатые узоры по типу хохломских. А Матвей подрагивал, мурашки бежали по телу, и чувство… им овладевало чувство, что превращается он в великана. Кровь бурлит, проникая в каждую клеточку организма, и он шириться во все стороны — растёт торс, плечи становятся мускулистее, ноги мощнее, как у тяжеловоза, а вместе с тем и пенис растёт…
В такие моменты он горы готов был свернуть, повернуть реки вспять, если нужно, взвалить на плечи небо… А Параскева уже целовала живот, задевая нежной шеей Матвеев горячий перст. Не отпуская Матвея, прижимая к стене сильными руками, его бёдра нацелилась она в самое яблочко…
Не мог он допустить, чтобы силища такая пропадала попросту. Наклонился, взял её на руки и развернулся на девяносто градусов. Теперь Параска оказалась прижата к стенке, а Матвей, обхватив её прохладные ягодицы сильными руками приподнимал её и опускал, накачивая удовольствие…
— Мммм, — прикусил язык Панкрат, подглядывая в тонкую щёлку под занавеской и оглядываясь периодически. Он сглатывал жадную слюну, внизу живота тянуло, и явственно чувствовавшееся напряжение заставляло бежать. «Только вот куда? К Лизке или домой?» — он на минуту замешкался, а потом решил: «Домой! До дома ближе!..
После того как Олеська узнала, что он захаживает к Лизке, родной сестре собственной жены, стал побаиваться. Вдруг девка расскажет Катерине. В принципе: что такого? Можно развестись и уйти к любовнице. Жить, так сказать, вместе, официально. Но Панкрат, как любой вор, везде искал наказание за провинность. Искал, что прилетит бумерангом измена, предательство, и останется он гол, как сокол. Матери уже не было в живых — кто приютит? Дом они с Катериной на совместные средства строили, а другого жилья-то и нет. К брату не пойдёшь: семеро по лавкам, хоть и богато живёт. Сестра в городе давно. Квартиру в ипотеку взяла, а начальный взнос не им, Панкратом, уплачен, а другим братом. Рассчитывать не на что! Да и что он взрослый, солидный мужик, по углам ютиться будет? А хочется страстей — вон! На соседей тайком посмотрит и уже страсть кипит! Можно к жене бежать.
Не понимал Панкрат почему, но Катерина его за просто так давным-давно не возбуждала. Так как с Лизкой он с ней не мог, а без игрушек только злостью поднимался его скромный биологический аппарат. А злость — это что? Как её всё время генерировать? Последний раз, распаляя себя, Панкрат сломал стул и пару чашек смёл со стола — упали и разбились в дребезги. А Катерина долго ходила довольная, но тайно мучилась огромными фиолетовыми синяками на бедрах.
Вот такая вот любовь!.. С ней лучше или без неё? Панкрат и не знал…
Глава 11: Панкрат
Год прошел, подходил к концу второй, как появилась в деревне Параскева. Алёнке исполнился годик и один месяц. Месяц светил ясно на небе цвета ультрамарина, освещая каждый уголок, каждый домишко, каждый двор и каждый куст. Голую калину у калитки Катерининого дома увешанную подмерзшими стекляшками красных ягод. Белый лед заиндевевших луж. Панкрата, чёрной тенью перебегающего дорогу месяц тоже подсветил.
Катерина стояла, подперев косяк дома, в меховой душегрейке и всё равно куталась. Её в густой тени, видно не было, а вот она могла видеть на залитой светом луны улице всё. Как Панкрат перемахнул низкий штакетник полисадника соседей она увидела из окошка, ждала муженька, потом накинула платок, душегрейку и вышла встречать. Совестно стало, когда Панкрат задержался у окна пялясь в щелочку из которой лился ровный золотой свет. Глядел, а сам жался да мялся чувствуя, как растирает и тянет внизу живота. «Уж и рукой попридержать решил коня сваво. Нет. Не выдержал, бежит… кобель похотливый…» — шепнула она, нагнулась и не отрывая взгляда от улицы, взяла из угла прут от сломанного берёзового веника. Рассыпался, зараза, когда Катерина двор выметала. Решила оставить на растопку, но так на крыльце в углу и забыла. Хорошая вещь прут. Мать частенько сестёр прутом охаживала. Все трое были оторвами, чего только не выделывали, какие кренделя. У матери на всё один ответ был — прут! Однажды гналась она с прутом за девками через всю деревню пока не решили они спрятаться в крапиве. Высокая крапива — выше человеческого роста росла на заброшенном картофельном поле. Баба Анисья, стала меньше картохи сажать как дети разъехались, забор в огороде завалился, потом сгнил и никому не было дела до Анисья, забора и крапивы. Сбились девки в самом центре крапивных зарослей и долго слушали как костерит их мат на все лады расчесывая ожоги от крапивы.
— Три прута в самый раз будет… — решила Катерина, когда в калитку забежал Панкрат, пулей влетев на тёмное крыльцо, где под низким козырьком его ждала засада.
— Вот, кобелюка! Вот, тебе! Держи!
— Йооопрст, — прикусив язык взвыл Панкрат и соскользнув с крылечка просился наутёк. Путь его лежал в стайку на сеновал…
Оскальзываясь на жердях самодельной лестницы, он влез на чердак получая прутом по икрам и чуть отдышавшись наверху скинул рубаху. Из хлева несло теплом домашних животных. Не минус пять как на улице, но и не жарко. Как только Катерина встала в полный рост он бросился на неё и повалил на сеновал. Зря она отбрыкивалась или делала вид что отбрыкивается поладили они очень быстро. Ещё быстрее Панкрат кончил.
— И всё?!
— А чо мало что ли?
ebooksa